Повесть "Взалкавшие": Рыбалка

Рассказы:

Рыбалка | Лишь бы не было войны | Работнова | Взалкавшие | Списки | Любовь | Само-2 | Чувство меры | Единство стиля | Альфа Центавров | Левиафан | Национальные герои | Слишком страшно | Неиниотдельноивместе | Прошлоенастоящеебудущее | Чувство жертвы | Вдова Толмачёва | Хозяин | Это

Рыбалка

Да я нигде не бываю особо, утром пишу или переписываю, днём читаю, вечером на рыбалке. Плюс готовка, плюс курево, плюс мысли, плюс страсти Господни, плюс сон, когда проснёшься, не помнишь, кем ты был вчера. Нужно всё начинать сначала. Писать, переписывать, читать, на рыбалку, плюс готовка, плюс курево, плюс мысли, плюс страсти Господни, чтобы вспомнить, плюс сон, когда проснёшься, не помнишь, кем ты был вчера. Чего-то там болобонит зяблик зябликовый над окном, последнее в строчке – деньги. Здесь воробьёв мало, какие-то тихие, не то что в городах на материке воробьи и вороны – бомжи и подростки отдыхают. Зато здесь чайки на помойке стоят в мусорном баке и в электроламповом приборе съестное ищут.

Там есть какая-то связь, когда вы на рыбалке, на озере, на Светлом Орлове глядите сквозь воду, зелёную, синюю, белую, метров в 15, 25, 7 толщиной, в одной руке жилку держите, с «резинки» свесившись, лицом в озере, другой подкачиваете носовой балон и видите, как к блёсенке подходит, не шевельнув хвостом, а поленившись шевельнуть, торпеда тупорылая, как бревно, как чудо, как бессмертие, как куст горящий с Богом, как футболист Корвальо молится, московский армеец, чтобы наши выиграли, то знайте, что во-первых, дябнет, а во-вторых или поэтому, немо, про себя, вместо молитвы, судорожно.

Я не я мультфильмы крутит
И не знает, что уже
Сей рисунок не сотрётся
Никогда в карандаше.

Как это вам объяснить про работу, и зачем это надо, объяснять про работу, и кому вам, и про какую работу. Вот я лет 20 уже каждое утро сижу и смотрю в одну точку, как мама лет 30 уже, на том свете и на этом, а когда меня отрывают, что я паразит, то у меня начинается припадок эпилепсии, как у Седуксеныча, что он будет всё делать, маму отпевать, Рысьего Глаза воспитывать, монахов строить, работать грузчиком, книги писать и издавать, и он падает в запой.

Короче, когда ты это бревно, эту торпеду, дёргаясь как эпилептик, и думая лишь об одном, леса рассчитана на 5,6 кг, поднимаешь, это похоже больше всего на то, что я хочу сказать. Это красиво, это работа, деньги, слава, опубликование, нобелевская премия, вино, женщины. Но больше всего это похоже на священничество. Исповедать, причастить, отпеть белый свет. Страсть, азарт не при чём. Мы вчера разговаривали с Валокардинычихой, она каждый час приходит с Валокардинычем Серёжей Фарафоновым разговаривать про это. На рыбалку съездить некогда. Для этого и вызвала и держит бесплатно. Корысть ли это? Цинизм ли это, так говорить? Да, корысть. Да, цинизм. Страсть, азарт не при чём. Это как на футболе, московский армеец Корвальо молится, чтобы получилось, вспомните.

Мы разговариваем про смерть. В сущности, все соловецкие разговоры (с Димедролычем в 1999, он – Экклезиаст, я – Апокалипсис, он – всё даром, я – жалко, с Индрычем в 2002, он – вы знали на что шли, когда везли вещи на остров, я – ты знал на что шёл, когда родился и всё равно родился, с Седуксенычем в 2005, что он всё будет делать, а потом умрёт, и я тоже так) сводятся к этому. Как Валокардиныч лёг на ковёр на полу, секунда и всё. Где? Что? Как? Как Петя Богдан стал задыхаться, ругнулся, что пылью заросли, и стал хрипеть. Книгу писал, как прожить 150 лет, деньги утилизировать в путешествия и приключения, себя простить, на мостик стать и спать уйти от интеллигентского противостояния, тварь ли дрожащая или право имею. Как полковник Стукачёв вышел из ворот и лицом в мох стукнулся, пол года не пил.

Я к чему веду, озеро Светлое Орлово на дороге узкоколейке, где больше всего расстреливали, окунь Дерябкин, седой атлет. Это тоненькое чувство несчастья у меня маленького, когда отец умер, у Валокардинычихи, когда умер Валокардиныч, у Фонарика Дзенбуддистского, когда умер Петя Богдан, у семьи Толмачёвых, вдовы, сына, невестки, внучки, ни о чём не ведающей. Мудрей его нет.

Когда из западной группы войск приехал цинковый гроб и контейнер книг, и я во двор выходить перестал, и в одну точку начинал глядеть. Валокардинычиха с её бескорыстной корыстью исповедать, причастить, отпеть Валокардиныча. Дзэнбуддистский Фонарик, который как прану наблюдает учителя везде с его книгой, как прожить 150 лет, в электричке метро, на работе, в отпуске, во сне, наяву. Семья Толмачёвых, решившая не мстить на семейном совете за то, что я срался в прошлом году с полковником Стукачёвым, что он увидел бычки там, где русский Христос местного бога Бера от его трупа оборачивает. Внучка Стукачёва и Толмачёвой Милостина, воспитанная авангардно, в прошлое лето бегала голенькая в трещащий тридцатиградусный мороз, как мы когда-то дочку Майку Пупкову воспитывали тайком от бабушки, за руку водили, книги читали вслух, пока она рисует, пока не поняли, что лучше в этой войне проиграть, чем победить, за душу новорожденной, которая в то же время душа преставившихся.

Продолжение >>