Книга 2. О музыке и Соловецких островах

Глава 1. Музыканты, композиторы, певцы и танцоры... барды... ансамбли и хоры

Блатная песня в Соловецком концлагере

"Я помню комнатку уютную,
Вдвоем сидели мы с тобой,
Тебя я в губки целовала
И называла—милый мой. "
( Из песни соловецких блатных 1926 г. )

"Песня — это заветные думы. Песня — это исповедь. Скажи мне, что ты поешь, и я скажу кто ты. Поэтому песни улицы, песни фабрик, песни деревни — интереснейшие человеческие документы. Они вскрывают потайные надежды, чаяния и желания. Песнь — зеркало души. " (Глубоковский Борис.)

 

 

 

"Перед мной тетрадка песней шпаны. Шпана — интересный и занимательный мир. ...песни шпаны носят на себе печать буржуазной идеологии, дышут ароматом мещанства. О чем мечтает шпаненок? О чем грезит? Чего хочет он?.. Он не расскажет вам об этом даже по секрету, но он невзначай пропоет вам об этом. Прислушайтесь к песенке их, то ноющей, то скулящей, то охальной, то повизгивающей — вы услышите в ней настоящие слова, их слова..." (Глубоковский Борис. 49. Материалы и впечатления. Изд. Типо-литография УСЛОН. О. Соловки на Белом море. Карлит №2934. Тир. 500 экз. 1926)

Леонид Утесов на почтовой марке
Леонид Утесов перепел песенку соловецкой шпаны "Урка", сделав из неё всесоюзный шлягер.

Песня соловецкой шпаны в репертуаре Леонида Утесова

"Недавно открытый на Соловках первый советский концлагерь быстро наполнялся "социально-опасным" и "социально-вредным" контингентом, который коммунистами вскоре был переименован в "социально-близкий". И это была правда. Шпана, урки, ширмачи, коты, рублевые марьяны и полуалтынные биксы несли в лагерь особую пролетарскую песенную "культуру". На Соловках вовсю распевали "Урку" - самый модный и любимый всеми хит середины 20-х годов. Песня нравилась не только бандитам, ворам и проституткам, но и была любима советскими служащими всех рангов, включая партийные верхи. Традиционно, представители криминала и власти в России мало отличаются в своем развитии.

Урка

Шли два уркана
С советского кичмана,
С советского кичмана домой,
И только ступили
На тухлую малину,
Как их разразило грозой.
Товарищ мой верный!
Товарищ мой милый!
Болят мои раны на груди...
Одна утихает,
Другая начинает,
А третья рана на боку.
Товарищ мой верный!
Товарищ мой милый!
Зарой мое тело на бану.
Пускай малахольные
Легавые смеются,
Что умер геройский
Уркан я!

(Глубоковский Борис. 49. Материалы и впечатления. Изд. Типо-литография УСЛОН. О. Соловки на Белом море. Карлит №2934. Тир. 500 экз. 1926)

Сам товарищ Сталин слушал "Урку" в исполнении гениального Леонида Утесова. Правда, ко времени прослушивания, песню стали называть иначе - "С одесского кичмана". Текст сильно изменили, сместив акценты так, чтобы не дай бог, не обидеть освирепевшую власть. Упоминание Советов исчезло. Песня стала шкодной, "с улыбкой на губе". Вождю блатная песня понравилась. Иосиф Виссарионович, сам бывший урка, "в языкознании знал толк", феню понимал и песню оценил. Оцените и вы первоначальный текст песни таким, каким его знали и пели заключенные на Соловках в 1926 году."

Поскольку с современным образованием понять, о чем поётся в песне, будет весьма проблематично, напоминаем толкование использованных блатных слов и выражений.

"Уркан" (урка, уркаган) - вор, бандит.
"Кичман" (кича, кичеван) - место заключения, колония, лагерь, зона. "Идти домой с кичи" - освободиться, отсидев срок в заключении.
"Малина" — воровской притон. "Тухлая малина" - притон с засадой, с внедрённым провокатором или осведомителем, находящийся под контролем милиции, ЧК и т.п.
"Гроза" - угроза разоблачения блатного. "Разразить грозой" - "настучать", "заложить", донести в милицию, поставить на грань поимки, ареста.
"Бан" – вокзал, привокзальный район.
"Малахольный" — тупой, глупый, дебильный.
"Легавый" (мусор, мент, лягавый, легаш) - сотрудник МВД любого ранга.

Итак, двое освободившихся уголовников пришли в знакомый притон, где их ждала засада. В перестрелке один из них был смертельно ранен тремя выстрелами в грудь и в бок. Умирая, он просит друга, похоронить его вблизи вокзала, как героя-вора. И пусть дебилы из милиции над этим посмеются... (Серов Юрий. Записки о Соловках. На правах рукописи. Торонто. 2017. Доп. и перераб. 08.07.2018)

Поделиться в социальных сетях

Образ комиссара в песнях соловецкой шпаны

Я на Хитровом родился

...А московская Хитровка,
Я на Хитровом родился.
Я на Хитровом домошился,
И воровать я научился.

Взял гитару* тонку, звонку,
Большое острое "перо",
И не боялся ни с кем встречи:
Убитъ, ограбитъ — хотъ бы што!

В одну хазу завалился.
Сломал я тысячу замков,
И комиссара я зарезал —
Вот громила был каков!

Взяв у него шестьсот червонцев,
Купил большой, огромный дом,
И рысаков орловских пару,
Содержал огромный двор.

На Рысаках я разбежался
По городам ц островам...
Домой я поздно возвращался,
Здесь начиналася игра.

Кто приходил ко мне с деньгами,
Тот уходил совсем пустой...
И я над ними надсмехался
С своей красавицей женой.

Но изменилось мое счастье
Для удалого молодца,
И проигрался я до нитки,
И начал снова воровать.

(*) "Гитара" - фомка, воровской инструмент, ломик для взламывания дверей, замков, металлических ящиков, сундуков.
"Перо" - нож, финка.

(Глубоковский Борис. 49. Материалы и впечатления. Изд. Типо-литография УСЛОН. О. Соловки на Белом море. Карлит №2934. Тир. 500 экз. 1926)

"Кто ярче и крепче ненавидит синий мундир полицейского и темные подвалы розыскных бюро, чем он, развязный юноша с испитым лицом и "беспокойной ласковостью взгляда"? Ночевали ли вы на вокзале в каше человеческих тел, где люди как вши, и вши как люди? Бродили ли вы по улицам, опестренным ярким многоточием фонарей, один, в драных ботинках, полных воды, в драном пальтишке?! " - писал Борис Глубоковский.

Как наш герой, соловецкий шпаненок, жил до Соловков, более менее понятно. Но мечтал он явно о другом. В его словах Голубовский видит убожество и скудность: "Уныла и тошнотворна эта мечта голодного отщепенца, как паскудна точь в точь такая же мечта денди из золотой молодежи, опроборенного денди с моноклем в глазу, лысиной на голове и с комплектом венерических болезней во всех остальных частях тела. Тут нет даже благочестивой мысли мелкого буржуа о "магазинчике" и проч., тут на-лицо "утонченная идеология" высших буржуазных бездельников..."

Но в этой песне, нас интересуют не столько жизнь и мечты шпаны, сколько фактическое описание его жертвы - комиссара. Того самого комиссара, который по словам тоже бывшего урки, Феликса Дзержинского, имел холодную голову, горячее сердце и чистые руки. Именно такого "бессеребренника", идейного "рыцаря революции" и зарезал уголовник, прихватив у него портрет Ленина, бережно вырезанный из газеты "Правда", рваные сапоги, потертую шинель и пыльный шлем...

Как бы не так! Громила нашел у комиссара целое состояние - шестьсот золотых червонцев. В борьбе с мировой буржуазией комиссар явно про себя не забывал, к его "чистым рукам" прилипла крупная сумма. В песне перечисляется то, что можно было прикупить на награбленные коммунистом деньги: огромный дом, пару рысаков, огромный двор... хватило денег и на разгульную жизнь, друзей, красавицу-жену.

Как тут не вспомнить вождя революции Льва Бронштейна (Троцкого) с его знаменитым лозунгом "Грабь награбленное". Буржуев грабил и расстреливал комиссар, а комиссара ограбил и зарезал урка. Как и было сказано, представители криминала и власти в России мало отличаются в своем поведении. И чтобы совсем раскрыть "образ комиссара", напомним о том, что обнаружилось при обыске у комиссара Генриха Ягоды - одной из самых кровавых личностей в истории Соловков: ...пальто, шуб, курток замшевых и пр. – 56 шт... порнографических снимков - 3904 шт... вин заграничных - 1229 бутылок... денег советских - 29178 руб. 18 коп. Вот это - песня! (Серов Юрий. Записки о Соловках. На правах рукописи. Торонто. 2017. Доп. и перераб. 08.07.2018)

Любовь шпаны — вздорная, вымученная, воображаемая...

"Слащавая и надрывная, она не носит в себе и тени здорового чувства. Чисто любовные песни проникнуты романсовым духом:

Ах, пойте вы, клавиши, пойте,
А вы, звуки, неситесь быстрей...
Перед богом страницу откройте
О несчастной вы жизни моей.

Не таким я на свет уродился,
Не таким родила меня мать,
Часто плакал в тиши одиноко
И душа моя знала покой.

Но вот выпала доля мне злая:
Срок отбыл я в проклятой тюрьме,
Изнуренный болезныо — чахоткой,
Был я выпущен в третьей весне.

Злые люди завидовать стали.
Что судьба нас так рано свела,
А мы горя с тобою не знали,
И ты, детка, любила меня.

Наше счастье разбить порешили,
Нарушили семейный покой,
От тебя меня, детка, отняли.
Ах зачем я несчастный такой?!

Я впервые с тобой повстречался
И увлекся твоей красотой,
Я жиганскою клятвой поклялся:
Не разлучны мы, детка, с тобой.

Я, как коршун, по свету скитался,
Для тебя все добычи искал,
Воровством, грабежом занимался,
А теперь за решетку попал.

Ты прости же, прости, дорогая,
Что ты в жизни обманута мной,
Что проклятая жизнь воровская
Свой конец ты нашла роковой...

Борис Глубоковский, актер театра Таирова Эта песенка пз числа тех, которые тронуты литературной. В ней мало шпанских словечек, играет рояль («клавиши, пойте») и вообще вещица прилизана. Но в ней много специфического, истерического кокетства, пьяненьких слез и нарочитой тоски. И песня эта одна из любимых песен шпаны. С такими же геранными словечками и с такой же кокетливой чахоткой «плакучих ив на могилке героя»... (Глубоковский Борис. 49. Материалы и впечатления. Изд. Типо-литография УСЛОН. О. Соловки на Белом море. Карлит №2934. Тир. 500 экз. 1926)

Поделиться в социальных сетях