Николай Анциферов - ученый, гражданин и соловецкий зэк

"Его жизнь переломилась весной 1929 года, с арестом по делу религиозно-философского кружка “Воскресенье”, созданного в 1917 году философом А.А.Мейером. Тогда Александр Мейер собрал круг людей, которые верили в возможность соединения социализма с христианством, “нас всех объединяло одно имя - “Христос”, - вспоминал Анциферов.

Они встретились в тюремном вагоне поезда, идущего в сторону Соловецких островов

Н.П.Анциферова арестовали в трагическое для него время - тогда умирала от туберкулеза его жена Таня. Этот союз был скреплен глубокой любовью, духовным единством и сотворчеством двух незаурядных людей; позади у них были годы счастья и огромное горе - в 1919 году за месяц умерли двое их детей. В 1921 году у Анциферовых родился Сергей (Светик), в 1924-м - Таня, и в тюрьме Николая Павловича мучила мысль о том, что ждет его семью . Несколько ночей ему снился один и тот же сон: он в своей комнате, вместе с Таней и детьми. ”Вы все думаете о доме. Вот Господь и послал вам утешение, во сне, душой побывать дома”, - сказал ему священник, находившийся в той же камере. Посланное Богом утешение обернулось подлинным чудом: Николаю Павловичу объявили, что его на несколько часов выпускают навестить семью. Этот небывалый, неслыханный случай в Ленинграде помнили долго. В сопровождении чекиста Анциферов приехал в Детское Село, его спутник вызвался погулять, пока Николай Павлович побудет с семьей. Тогда он в последний раз видел свою Таню, и радость встречи была невыносима, как боль. “Времени я не сознавал. Время исчезло. Так отступает волна, добежав до берега, чтобы снова нахлынуть”. Потом пришли дети, появились друзья, принесли сирень, но уже надо было расставаться.

Кружок А.Мейера: беседы о патриотизме, свободе, о вере и нравственности

“Давайте вместе подумаем”, - предложил Мейер, и на встречах у архитектора К.А.Половцевой или в заброшенном домике на Малом проспекте шли беседы о патриотизме и свободе, о вере и нравственности; “приходившие приносили несколько поленьев, и, когда трещал огонь в печках, становилось уютно и создавалось особое чувство близости”. Кружок “Воскресенье” существовал до конца 1928 года, со временем его собрания приобретали все большую религиозную окраску, их посещали ученые, художники, литераторы, музыканты. Анциферов отошел от “Воскресенья” в начале 20-х годов, но при встречах с людьми этого круга на “тропинках, проложенных человеческими судьбами в лесу нашей эпохи, я всегда был рад вспомнить наши встречи, наши беседы, наши вечера”, - писал он. Тропинки снова сошлись с арестами участников кружка, объявленного ОГПУ антисоветской организацией.

Он сказал: ”Прощайте”, а Таня отозвалась “До свидания”, и он услышал в ее глухом голосе ”верь - до свидания”. Вечером он снова был в своей камере, и только букет сирени был знаком, что пережитое им не сон. В конце июля участникам кружка “Воскресенье” объявили приговоры, Анциферова приговорили к трем годам концлагеря. Все они встретились в тюремном вагоне поезда, идущего на север, в сторону Соловецких островов. “Кончилась жизнь. Теперь начинается житие”, - сказал Александр Мейер.

Через год, летом 1930-го, Анциферова опять вернули в Ленинград, ему предстояло новое следствие. Соловецкий год был страшен: тогда он получил известие о смерти жены, умерли в лагере от сыпного тифа его друзья, и сам он был на волосок от гибели. По доносу одного из заключенных Николая Павловича обвинили в участии в заговоре, и он оказался в камере смертников; там же ждали расстрела несколько крупных чинов из чекистов - в соловецких лагерях шла смена “персонала”. Они вспоминали о казнях и пытках, обвиняли друг друга и все искали сочувствия у Николая Павловича. Он не отшатнулся даже от этих страшных, замаранных кровью людей и по их просьбе рассказывал им ночами, когда вызывали на расстрел, что-нибудь из истории. Наконец, вызвали и его, и он обрадовался, что встретит смерть не в тюремном подвале, а под бледным небом соловецкой белой ночи. Однако вместо расстрела его перевели в другой барак и вскоре отправили в Ленинград, где раскручивалось “академическое дело”.

Кружок А.Мейера: беседы о патриотизме, свободе, о вере и нравственности

Все снова повторялось: Дом предварительного заключения, те же камеры, только людей в тюрьме заметно прибавилось. “А что, на воле еще остались люди?” - спрашивали у прибывавших новичков. - “Да, иногда попадаются”. Его снова допрашивал Стромин, но следователь держался не так, как год назад: тогда Анциферов был “рядовым” участником кружка Мейера, а теперь от его показаний ждали многого. По сценарию следствия во “Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России” входило руководство Центрального бюро краеведения (ЦКБ) и другие краеведческие организации, и показания Анциферова должны были подтвердить это. За оговор ему было обещано смягчение участи и скорое освобождение. Николай Павлович производил впечатление мягкого человека, кроме того, была известна его глубокая привязанность к семье, и Стромин был уверен в успехе. Действительно, в отличие от Н.С.Штакельберг, Анциферов не отказывался от показаний о деятельности ЦКБ и его сотрудниках: “... я поставил перед собой легкую задачу. Я решил написать все хорошее, что я знал о своих товарищах” - и Стромин в бессильной злобе рвал исписанные им листы. Анциферов упорствовал, несмотря на все ухищрения своего мучителя, на тяжелое свидание с матерью, на встречу с маленькой дочкой, после которой он “плакал, рыдал, всхлипывая, как маленький. Вся моя сломленная жизнь зашевелилась во мне, причиняя нестерпимую боль”. От его выбора зависели судьбы его матери и детей, но “здесь нет места компромиссу. Или - или. Значит, выбор нужно сделать окончательный, и я выбираю смерть”. Будущего у него не было, и в одиночной камере Николай Павлович вызывал в памяти прожитое, в котором было столько счастья! Он вспоминал любимые стихи, горячо молился, во сне к нему приходила Таня, и он навсегда запомнил, как тогда “стоял перед голой, пустой своей камеры, преисполненный счастьем, и чувствовал, что лицо мое сияет. Я сознавал тогда, что ухожу из жизни победителем”.

Память о прошлом может стать главной опорой человека или его наказанием; через несколько лет Анциферов узнал о расстреле Стромина и пожалел его - что тот должен был пережить перед своим концом! Он действительно вышел победителем: не добившись ни одной уступки, ни единого слова лжи, ему изменили формулировку обвинения. Николаю Павловичу вменили в вину не участие в контрреволюционной организации, а “идеологические происки на экскурсионном фронте”, и приговорили к пяти годам концлагеря с зачетом прежнего заключения. После работы на строительстве Беломоро-Балтийского канала Анциферов был освобожден и в 1933 году вернулся в Ленинград. (Елена Игнатова. "Записки о Петербурге", С.Петербург, 2003)

"Гнилая интеллигенция" выстояла и в Соловках

Он писал, вспоминая об “академическом деле”: “Я пережил чувство гордости за своих коллег. Мы, представители “гнилой интеллигенции”, в большинстве устояли. Не писали “романов”. А собранные следствием романы были настолько жалки, что не дали материала для постановки “шахтинского” дела (”Шахтинское” дело - судебный процесс над горными инженерами и техниками Донбасса, проходивший в Москве в мае-июле 1928 года. Во время суда обвиняемые делали ложные признания во вредительстве, которым якобы занимались по заданию некого “Парижского центра”. Прим. Е.И.) научной интеллигенции”. (Елена Игнатова. "Записки о Петербурге", С.Петербург, 2003)

Члены общества "Воскресение" на следствии

"Они вели себя нормальным и естественным образом и Анциферов, и Половцева, и Мейер, и Бахтин. Все люди, они говорили правду о том, как, на их взгляд, устроен мир, не только как устроено данное чаепитие и не только о присутствующих. Мейер отказался говорить об именах людей, пришедших на квартиру Половцевой на какое-то очередное заседание кружка. Смотрицкий, например, говорил о людях, которые пришли... То есть люди очень по-разному реагировали. Особенно интересно, что молодые ребята, студенты, люди, которые помоложе, они даже сильнее отказывались говорить с Советской властью. (Ирина Резникова. Памяти академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. Поверх барьеров. Радио "Свобода", 02.10.1999)

Жизнь после Соловков

В книге воспоминаний “Из дум о былом” Николай Павлович Анциферов много цитат из стихов Александра Блока, его жизнь проходила под знаком этой поэзии. Он особенно любил стихи из пьесы Блока “Роза и крест”, в которой рефреном повторяется: “Сердцу закон непреложный - Радость - Страданье одно!” Радость - Страданье - так можно сказать о его собственной судьбе: в 1934 году он переехал в Москву, вернулся к научной работе и был снова арестован в 1937-м. Жизнь продолжала идти по краю пропасти: после двух лет лагеря в Уссурийском крае его дело было пересмотрено и он вернулся в Москву. Дети оставались в Ленинграде, сын Светик умер в блокаду, в 1942 году, Таню угнали из оккупированного Детского Села на работу в Германию. “Когда я начал писать эти воспоминания, я думал о своих детях: пусть они, читая эти страницы, повторят в своей душе путь моей жизни. Детей у меня больше нет: их отняла война”. В 1948 году Николай Павлович узнал, что Таня жива, что из Германии она попала в США и работала на радиостанции “Голос Америки” - это известие было последним чудом в его судьбе. “Благодаря тому, что моя жизнь была очень содержательна событиями, думами, переживаниями, - начинает Анциферов воспоминания, - мне мой жизненный путь кажется чрезвычайно длинным. И это радует меня”. (Елена Игнатова. "Записки о Петербурге", С.Петербург, 2003)