Loading...

Книга 2. Проза Соловецкого архипелага

Глава 2. Писатели, публицисты и литераторы о Соловках в повестях, романах, рассказах, эссе...

Соловки в воспоминаниях Ивана Горбунова-Посадова

"Но мне не быть своим в советской стае..." ( Гюнтер Тюрк )

"Теперь пора вернуться к рассказу, что делалось в моей семье..." - этими словами русский писатель Иван Иванович Горбунов-Посадов начал свои воспоминания. А в семье "делалось" такое, что через каждые два абзаца приходилось вспоминать Соловки. Точнее - Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН).

 

 

 

Горбунов-Посадов Иван
Горбунов-Посадов Иван Иванович (1864-1940)

"К этому же примерно времени относится начало моего знакомства с братьями Тюрк, сыгравшего огромную роль в моей жизни...

Гутю и Гитю (Прим.Ред.Гюнтера Тюрка) арестовали (кажется, сначала Гутю, потом Гитю)... Да, забыл написать, что еще до ареста братьев они оба побывали в Москве. Гутя проезжал через Москву, чтобы навестить в Соловках своего отца. Для отца это была огромная радость. Отец работал в Соловках врачом, рассказал Гуте о полной своей невиновности, о том, как он держался на допросах, но был оговорен своим другом, тоже членом этого общества любителей древних церквей. На очной ставке этот человек после слов Густава Адольфовича, что ничего подобного не было, сказал тихим голосом: "Было, Густав Адольфович, было..." Этого было достаточно. Вскоре после посещения Гути всякие свидания были отменены и Густав Адольфович погиб в лагере.

* * *

У нас в доме печатались "Бюллетени Московского Вегетарианского общества". Эти бюллетени, вероятно, были последними многотиражными изданиями инакомыслящих в России. Печатались они в нашей семье на ротаторе, оставшемся у нас от "Посредника". Восковки печатали на машинке я и Катя. Размножали на ротаторе Катя, я, Алеша, а после ареста и ссылки Алеши последний секретарь МВО - Ваня Баутин...

Смерть Кати была страшным ударом для мамы. Я уже писал, что хотя мама это и не показывала, Катю она любила больше всех. И, будучи в то время еще вполне на ногах, мама отказалась ехать на ее похороны, боясь за себя.

Катя была большим и сложным человеком. Она была очень хороша собою, и множество людей увлекались ею, не без участия в этом и ее самой. У нее были организаторские способности, почему несколько лет она управляла артелью, сменившей кооперативный "Посредник", причем пользовалась у всех сотрудников большим авторитетом. Как я уже писал, многие годы она была деятельным помощником Екатерины Павловны Пешковой в ее Политическом красном кресте. Поэтому Катя знала весь ужас, скрытый от внешнего мира, политики Сталина в 37-й и другие годы. Она всегда насмешливо называла его "папой". Нельзя сказать, чтобы она была по-настоящему толстовских убеждений, хотя всю жизнь оставалась вегетарианкой. И тем не менее она была тесно связана с работой Московского вегетарианского общества и, в частности, печатала на ротаторе в нашей квартире Бюллетень Вегетарианского общества, то вместе с Алешей Журбиным, то с Ваней Баутиным, который сделался секретарем МВО после ареста Алеши (я тоже работал вместе с ними). Вскоре после того, как она уехала к Алеше в Ташкент, к нам приходили для ее ареста и устроили обыск. После ареста Вани Баутина и ссылки его в Беломор и Соловки, она неизменно писала ему и своей душевной теплотой очень поддерживала его там. Сохранилась пачка ее трогательных писем к Ване. "

Поделиться в социальных сетях

* * *

Не помню, как и почему, он заочно познакомился с Екатериной Никаноровной Розен, женой председателя еврейской американской организации Джойнт. Екатерина Никаноровна с давних пор была деятельной сотрудницей и помощником папы по "Посреднику". Через нее он получал все каталоги американских детских книгоиздательств, отбирал и выписывал книги, которые, казалось, могли бы оказаться пригодными для перевода. Таких книг у нас еще в дореволюционное время накопился целый огромный, так и называемый "американский", шкаф. Кажется, Екатерина Никаноровна печатала еще какие-то статьи об американской педагогике в "Свободном воспитании". Меня она задаривала в дореволюционные годы чудесными детскими подарками: здесь были и картинки для вырезания и наклеивания, изображавшие каких-то индейцев, были ящики с "меккано" - металлическим и деревянным набором частей, легко монтирующихся друг с другом, из которых можно было по прилагаемому каталогу изготавливать модели всевозможных механизмов и сооружений (лет 15 назад такие же наборы советского приготовления появились и у нас). Позже, уже через несколько лет после возвращения из Полтавы, не помню, почему и как, у меня завязалась переписка с Екатериной Никаноровной, довольно оживленная. А отцу она до конца его жизни присылала не только каталоги детских издательств, но и передовые, скромные по формату американские журналы, часто с интереснейшими статьями. Во время голода 1917-18 гг. она снабжала нас посылочками с мукой и яичным порошком - "Эггс", из которого можно было делать незабываемо роскошную для тех времен яичницу, прозванную мною "эгоисткой". Название это в семье утвердилось. После возвращения из Полтавы она и ее муж тоже стремились оказать папе всяческое содействие. С ее помощью была переведена на английский книга моей мамы о Марье Александровне Шмидт. Папа пытался ее издать в США, придумав завлекательное для американцев название: "Женщина, которую более всех уважал Толстой". Мне было тяжело то, что Розены якобы от какого-то издательства дали папе аванс за задуманную им для издания в США книгу "Великие американцы и Толстой", о чем я писал раньше. Я пытался помогать папе, чтобы оправдать тот аванс, но папа относился к этому проекту как-то слишком легкомысленно. До войны и уже после войны, когда Розен приезжал в СССР по делам Джойнта, он неизменно встречался с мамой. Мама поражалась тому, что он решительно все знал о нашей стране. После каждой поездки он делал обстоятельный доклад обо всем Рузвельту. Теперь можно прочесть, что Джойнт осуществлял в СССР шпионскую миссию. Уверен, что в отношении военных тайн никакого шпионажа не было, что же касается экономического, идейного, политического положения в России, то несомненно Розен собирал самые обширные сведения. Но было ли это шпионажем в обычном смысле этого слова?

Я рассказал здесь о Екатерине Никаноровне в связи с Ваней Соболевым... При нашествии немцев и оккупации ими Украины Ваня прятался в камышах в низовьях Днепра. Ему помогала его сестра. После освобождения днепропетровщины он стал солдатом... Дорогим членом нашей семьи была в те годы наша тетя Катя. Она распростилась со Звенигородской больницей, после того как ее покинул Д.В. Никитин, ею бесконечно любимый и уважаемый, врач Л.Н. Толстого и А.М. Горького, постоянный гость в нашей семье и тоже часто нас лечивший, о чем я уже писал. В сталинское время он не мог не угодить, кажется, в Соловки, но хлопоты Горького его извлекли оттуда, и он был последние годы заведующим отделением одной из московских больниц, где лежал и я с очередным приступом язвы. Тетя Катя воспитала двух людей: Володю Антонова-Овсеенко, брошенного его матерью, а тем более отцом, известным большевиком, и свою младшую сестренку от второго брака дедушки - Лару. Обоих она отчаянно баловала, и они выросли порядочными эгоистами, особенно Володя, который в дальнейшем преуспевал, но никогда не только не помогал тете Кате, но и не вспоминал о ней. У тети Кати всегда все делились на две группы - людей, горячо ею любимых, и других, в которых она видела массу недостатков. Отношение к "другим" в значительной степени определялось тем, как эти "другие" относились к любимым...

После исчезновения Сергея Сергеевича я неизменно давал на Киску деньги, вплоть до того времени, когда ее удалось устроить в интернат для таких же дефективных детей... (Горбунов-Посадов Иван. Воспоминания. Цит. по: Фрагменты. Мемуары сына И. И. Горбунова-Посадова. В 3-х частях. Часть 2. 2008)

Поделиться в социальных сетях