Книга 2. Проза Соловецкого архипелага

Глава 2. Писатели, публицисты и литераторы о Соловках в повестях, романах, рассказах, эссе...

Василий И. Немирович-Данченко: Соловки. Богомольцы. 1874

"Желающим ознакомиться с историей политической жизни Соловецкого монастыря указываю выше упомянутую книгу. Написана она весьма красноречиво и так елейно, как будто автор писал не чернилами, а именно лампадным маслом с примесью патоки..."
( Максим Горький. 1929 )

 

 

 

Наибольшую известность среди книг Василия Немировича-Данченко получили "Соловки" - крайне приукрашенное и идеализированное изображение "религиозно-технократического" уклада Соловецкого монастыря. Именно с легкой руки Василия Немировича-Данченко родился миф о невероятных садоводческих талантах соловецких монахов, якобы выращивавших в приарктических Соловках киви, ананасы, бананы и тому подобную тропическую растительность.

Обложка книги Немировича-Данченко

Последние часы в монастыре

Пароход уже разводил пары. Жаль было оставлять эту чудную природу. Хотелось еще побродить в лесах и горах Соловецкого архипелага, посидеть на берегах его озер, на скалах у вечно шумящего лазоревого моря.

Тут даже отсутствие жизни, вероятно, благодаря новости и свежести впечатлений, чувствуется не особенно тяжело.

Перед отъездом еще раз хотелось окинуть последним взглядом эти чудные острова. Я взобрался в купол собора, где в четырех башенках проделаны маленькие окошки.

В последний раз из лазури неба и из лазури моря выступали передо мною эти — то черные, то золотые мысы... В последний раз из массы елей и сосен сверкали живописные взвивы серебряных озер. В последний раз звучал в ушах моих неугомонный крик чаек. В монастыре загудели колокола.

Торжественные звуки разливались, как волны, на той вышине, где стоял я. Тонкая, дощатая перекладина подо мною дрожала. Колоколенка казалась висящею в воздухе. Жутко становилось здесь. Чувство инстинктивного страха проникало в душу. А все-таки не было сил оторваться от этих прекрасных окрестностей. Вот солнце зашло за тучку. Из-за ее окраины льется золотая полоса света. Косо охватывает она березовую рощу, и каждое дерево ее, каждый листик золотится, словно насквозь пронизанный лучами. Вот целые снопы разбросало направо и налево. Одни ушли в густую тьму соснового леса, и на золотом фоне ярко обрисовалась каждою своею ветвью громадная передовая сосна. Другие сплошь охватили серую скалу, и в массе темной зелени она кажется чеканенною глыбою золота. А эти часовни! При таком богатом освещении они теряют свой казенно-буржуазный вид. Вот что-то ослепительное лучится между деревьями, хотя его не видать, по крайней мере, трудно рассмотреть очертания светящегося предмета. Это маленькое, всего на минуту озаренное озеро. Вон, по золотой полосе дороги, лепится серая лошаденка с черным монахом; а там, вдалеке, на недвижимом просторе моря?.. Там паруса за парусами и туманные, едва намеченные очертания поморских берегов.

Как Соловки на севере были исстари прибежищем для замученного крепостного мужика, так и Святые горы на юге скрывали всех, гонимых Униею, а порою и донцев, преследуемых царскими приставами.
Немирович-Данченко В.И.
Святые горы. 1886.

Куда ни взглянешь, повсюду лазурь, золото и зелень.

Пора вниз. Богомольцы уже потянулись к пароходу. Вон целые группы серого крестьянского люда в последний раз кладут поклоны перед стенами гостеприимно приютившей их обители. Вот у пристани собрались монахи и что-то работают...

Когда я сошел вниз — трапеза была уже кончена. Остальные странники и странницы толпились на палубе парохода. Все с громадными кусками хлеба, данными им на дорогу; говорят, что выдавали и рыбу. Не знаю — не видал. Зато многие попались мне в новом платье и сапогах, безвозмездно выданных им из рухлядной лавки монастыря. У всех были ложки соловецкого изделия, финифтяные крестики и образки...

Шумный говор стоял на палубе... Отец Иван, командир "Веры", — уже на своем месте... Команда ждет...

Первый свисток. Пора и мне занять место.

Я уже направлялся к трапу, когда случайно заметил невдалеке молодого послушника-поэта. Он тоскливо глядел на сцену отъезда. Я еще раз подошел к нему пожать руку на прощанье. Он заметно смутился.

— Послушайте, — горячо обратился я к нему, — человек с вашим талантом не должен отрешаться от жизни. Вы, как раб ленивый, зарываете таланты свои в землю. Поедем со мною... Бросьте эту рясу, вы принадлежите миру — и он вас зовет к себе. Вы — послушник и не дали никаких обетов. Еще не поздно. Через час пароход отчалит и воротит вас — к жизни, счастью, может быть, славе...

Прекрасное лицо юноши потемнело.

— Я не раб ленивый. Я не зарываю таланта в землю, а приношу его в жертву Богу. Там... — указал он за море, — там весь тот мир, куда вы меня зовете, представляется мне одною могилою. Там нет истинной радости, истинного счастья. Истинная радость, истинное счастье — молиться за нее и ждать смерти, чтобы соединиться с нею. Судьба моя решена; не говорите больше.

Второй свисток...

— Послушайте... Еще одно искреннее предложение: пошлите несколько ваших стихов в Петербург. Если их встретит успех, вы сами тогда решайте, что делать...

Он посмотрел на меня уныло.

— После того разговора с вами я всю ночь обдумывал ваши слова. Вы сказали, что у меня есть талант, и на минуту во мне воскресло старое. Куда-то хотелось... вырваться отсюда... Я самого себя испугался. Молился всю ночь, и под утро Господь внушил мне, что делать... Чтобы суетность не смущала меня более — я сжег все, что написал когда-нибудь. Я сжег даже... — с усилием, глухо проговорил он, — даже ее письма... Теперь я весь принадлежу Богу. Не смущайте меня!

Слезы блеснули в его глазах, печальная улыбка на миг озарила его бледное лицо... Он, не прощаясь, повернулся и, понурившись, пошел прочь... Мне было тяжело, невыразимо тяжело. Я сетовал на аскетизм, не чувствуя в эту минуту, что в жизни у человека бывают моменты, когда такой аскетизм является живою потребностью его души...

Едва я успел взбежать на трап, как дан был третий свисток, и пароход медленно отчалил от пристани.

Соловки глазами ученого

Культурные связи имён собственных Валаам Соловки и Валаам Афон в индивидуальной языковой картине мира на материале путевых очерков Вас.И.Немировича-Данченко и Б.К.Зайцева была изучена М.Кузьминой - ученым-филологом из Н.Новгорода. В работе отмечено, что: "...Интерпретация фрагмента языковой картины мира Вас.И.Немировича-Данченко, Б.К.Зайцева, И.С.Шмелёва и А.Н.Апухтина, представленного именами собственными Валаам, Соловки, Афон и концептом «монастырь», позволяют сделать общие частные выводы о чертах поэтики данных авторов: концептуализации значений отдельных единиц...

В работе цитированы книги:
Немирович-Данченко, Вас.И. Соловки // Вас.И.Немирович Данченко Наши монастыри. Соловки. Женская обитель. «Лодья», Москва, 2000, с.3-194.
• Немирович-Данченко, Вас.И. Мужицкая обитель. М., 1993, с.208.
(Кузьмина Маргарита. «Имя собственное Валаам в индивидуальной языковой картине мира :на материале путевых очерков русских писателей конца XIX - начала XX века.» Дисс. к.фил.н., Нижний Новгород. 220 С. 2009)

Поделиться в социальных сетях