Книга 2. Проза Соловецкого архипелага

Глава 2. Писатели, публицисты и литераторы о Соловках в повестях, романах, рассказах, эссе...

Василий И. Немирович-Данченко: Соловки. Богомольцы. 1874

"Желающим ознакомиться с историей политической жизни Соловецкого монастыря указываю выше упомянутую книгу. Написана она весьма красноречиво и так елейно, как будто автор писал не чернилами, а именно лампадным маслом с примесью патоки..."
( Максим Горький. 1929 )

 

 

 

Наибольшую известность среди книг Василия Немировича-Данченко получили "Соловки" - крайне приукрашенное и идеализированное изображение "религиозно-технократического" уклада Соловецкого монастыря. Именно с легкой руки Василия Немировича-Данченко родился миф о невероятных садоводческих талантах соловецких монахов, якобы выращивавших в приарктических Соловках киви, ананасы, бананы и тому подобную тропическую растительность.

Немирович-Данченко Василий Иванович
Немирович-Данченко Василий Иванович

IX. Бродяжка

Монастырь был уже недалеко.

В носовой части парохода слышалось молитвенное пение. Звуки мягко и плавно разносились в безграничности морского простора. У самой кормовой каюты рапсод-олончанин пел об Алексее божьем человеке, и несколько богомольцев и богомолок благоговейно внимали ему. Это был слепец: голый череп, длинная седая борода, прямые и правильные черты лица делали его похожим на библейского патриарха, сидящего у входа в свой шатер, посреди выжженной солнцем пустыни...

Зеленые лица показались из кают, осунувшиеся, измученные качкой. Люди едва передвигали ноги, — но теперь пароход шел уже спокойно, миновав полосу морской бури. Попутный ветер надувал парус, и золотой крест на грот-мачте неподвижно светился над этим плавучим миром.

В центре одной из палубных групп сидела старушка, вся сморщенная, вся сгорбленная, вся немощная. Казалось, потухающие глаза с трудом могли видеть наклонившиеся к ней лица; в одеревеневших чертах ее выражалось полнейшее равнодушие ко всему; синяя крестьянская понява, босые ноги, костыль и убогая сума.

Как Соловки на севере были исстари прибежищем для замученного крепостного мужика, так и Святые горы на юге скрывали всех, гонимых Униею, а порою и донцев, преследуемых царскими приставами.
Немирович-Данченко В.И.
Святые горы. 1886.

— Бродяжка я, голубчики, бродяжка я сызмалетства. По градам и весям все странствую, святое имя Христово прославляя. Отца не помню, а матушка, та — далеко отсюда, на большой реке, в большом городу мещанкой была... И какой это город, кормильцы, не знаю, и какая это река — не ведаю. Помнится только зеленое, зеленое поле, а за полем синие лески... Старый храм Божий, с тонкой такой колоколенкой, по-над самой рекою прихилился и в светлые воды смотрится... Еще помню узкий проулочек, по обе стороны дома — избенки на курьих ножках, и наша избушечка тут, что калека старая, что я же теперь, вся сгорбилась да перекосилась сердешная... И яблонь белую помню... И смородину помню... Густая была... По задворкам лепилась на самом припеке... Еще помню матушку — добрая... А потом дорога какая-то, старцы убогинькие... Там опять пути-дороженьки... Ну, и перепутала все!.. Давно это было! Вся я на ноженьках на своих... Все одна странствовала. Всю землю крещеную обошла и везде Божим угодничкам молилась. В Ерусалиме-граде была, слыхала там, как грешники во аде мучаются. Гробу Господнему поклонилась. Турку там увстретила, а турка добрый, головы христианской не рубит, а сам же тебе и хлебушка подаст; хлеб у них белый и тонкий, что лепешка, все одно. Еще я там много городов видела, и все на припеке, на солнышке все... Таково ли парит — страсть! Море знаю, как к Ерусалим-граду ехать... Много нас там было, и померло много. Так Гробу Господню и не поклонились, сердешные!.. Монахов эллинских на горе Афоне-святой тоже помню. Суровые... смотрят на тебя ненавистно; а в обителях их, сказывают, благолепие неизреченное... Чудеса там на каждой травушке. Известно, место излюбленное. И в Кееве была... Град святой Кеев — там в пещерах тысячи праведников лежат, и все в венцах осиенных, у всех в рученьках ветвь пальмовая, а в ноженьках — камение самоцветное. И идешь ты по пещерам этим, и свету нет — а все видно, потому от венцов сияние изливается. И в темницах была я со тати и со разбойники безвинно... За благочестное странствие свое томилася.

— Да, ноне строго! Всяк человек при своем месте состоять должен, всякому место его указано.

— Купцы в большом городу за меня, старицу бессчастную, вступилися... Ну, власти земные и выпустили рабу, и опять пошла я по земле крещеной... И в Сибири была.

— А смертоубивцев видела?

— Бывало все, кормильцы... все бывало. По Волге раз... давно, в лесу злого человека увстречала — молода была тогда, ну, он и изобидел меня... очень он меня изобидел... Опять потом под Смоленском... Все я, раба, снесла, все претерпела!

— Много ты, мать, походила?

— Много, кормилец, много!.. Таково ли еще ходила, как молода была... Легше ветру буйного. И все-то поля, поля зеленые, и все-то снега, снега глубокие, белые... Все-то леса — тень беспросветная... Тут только верхушки шумят над тобой... тишь... идешь ты, и боязно тебе, чтоб на недоброго человека не попасть... А медведь что! — И человека он ест — а странников и странниц не трогает, потому на это ему предел положен...

Несколько чаек спустились на снасти мачт... Белые, ослепительно сверкающие под лучами солнца. Резкий крик послышался над ними, словно плачущий.

— Скоро и Соловки наши будут...

(Немирович-Данченко В.И. Соловки: Воспоминания и рассказы из поездки с богомольцами / СПб., 1884. - 266 с.)

|

Поделиться в социальных сетях