"Желающим ознакомиться с историей политической жизни Соловецкого монастыря указываю выше упомянутую книгу. Написана она весьма красноречиво и так елейно, как будто автор писал не чернилами, а именно лампадным маслом с примесью патоки..."
( Максим Горький. 1929 )
Наибольшую известность среди книг Василия Немировича-Данченко получили "Соловки" - крайне приукрашенное и идеализированное изображение "религиозно-технократического" уклада Соловецкого монастыря. Именно с легкой руки Василия Немировича-Данченко родился миф о невероятных садоводческих талантах соловецких монахов, якобы выращивавших в приарктических Соловках киви, ананасы, бананы и тому подобную тропическую растительность.
Нужно отдать Соловецкому монастырю справедливость. Это хороший работник и хозяин. Начиная с наместников и членов собора, здесь работают все и каждый. Часто иеромонах справляет самую "черную" работу — совершает "послушание"...
Сюда стекаются из разных концов России. Тут есть монахи с Кавказа, из-за Волги, из Западного края, из Крыма, из Сибири, из Турции. Всякий приносит с собою какое-либо знание, кто по хозяйству, кто по механике. Оттого в монастыре везде, где возможно, ручной труд заменен машиною и — непременно местного изобретения. Даже вода в гостинице и монастыре не разносится носильщиками, а поднимается в каждый этаж посредством ловко и удобно устроенных воротов...
— Да ведь у вас, поди, и полениваются работать?
— А надзиратели-то наши!
— Какие надзиратели?
Как Соловки на севере были исстари прибежищем для замученного крепостного мужика, так и Святые горы на юге скрывали всех, гонимых Униею, а порою и донцев, преследуемых царскими приставами.
— Святые Зосима и Савватий! Незримо присутствуют... Их не обманешь — все видят. На них ведь работаем, они наши хозяева. Повсечасно памятуем это. Опять же не забываем, что только труждающийся да яст.
Монах идет на работу беспрекословно. Ни недовольства не выскажет, ни о замене его другим не попросит. Этому особенно способствует то, что пять шестых всего числа иноков — крестьяне, и только одна шестая из других сословий. Первые и вне стен монастыря привыкли работать и — работать впроголодь...
— Раз как-то я стену работал и затомился, так затомился, что руки поднять не могу, А хотелось стену вывести, не откладывая до другого раза. Ну, и стал я на колени, сделал несколько земных поклонов, помолился святому Засим-Савватию — и вдохнули хозяева наши силу в меня. До самого до вечеру безотходно работал. Стену и окончил.
Монахи имена святых Зосимы и Савватия произносят иногда как одно имя: Зосимсавватий.
Понятно отсюда, как развилась в Соловецком монастыре такая производительность, какая не снится и Архангельску. Здесь строят пароходы, чинят их, литографируют, дубят кожи, приготовляют кирпичи, тут есть финифтщики, золотильщики, ювелиры, сапожники, портные, башмачники, восковщики, механики, скотоводы, сыровары, строители, архитекторы; тут есть магазины, великолепные хозяйственные помещения, кладовые, квасные и пекарни; монастырю принадлежат два парохода и морская шкуна, на которой монахи ловят рыбу и промышляют зверя вдоль берегов Мурманских, в северном Ледовитом океане. Тут есть резчики, столяры, кузнецы, гончары, коневоды, огородники, опытные садовники, живописцы, даже золотопромышленники. Короче — отрезанный в течение восьми месяцев от всего остального мира, Соловецкий монастырь ни в ком не нуждается, а все, что ему необходимо, производит сам, кроме хлеба, круп и каменного угля...
Эта кипучая деятельность производит поразительное впечатление на людей, видевших такие обители, каковы Троице-Сергиева, Юрьевская и другие, не труждающиеся и не обремененные, но все же вкушающие от плодов земных в изобилии.
Соловки прежде вываривали до 400000 пудов соли на беломорских берегах Кемского и Онежского уездов; кроме того, в первом они разрабатывали железо, серебро на Мурмане и отправляли промысловые партии на Новую Землю. Таким образом, эта рабочая община исторически выработала свои настоящие формы. Разумеется, благосостояния, удивляющего теперь богомольцев, они не достигли бы своими средствами исключительно. Тут отчасти важное значение имеют приношения богатых крестьян архангельских, олонецких, вологодских, вятских и пермских, но особенно — обилие даровых рабочих рук.
Добровольных работников-богомольцев остается в монастыре на год не менее четырехсот человек. Считая каждый рабочий день в 30 копеек (минимум), мы получим сумму, остающуюся в пользу монастыря, — 120 рублей в день, или 43800 рублей в год.
Ежегодно в монастыре перебывает до пятнадцати тысяч богомольцев. Считая, что каждый из них приносит в монастырь десять рублей (минимум), а обходится ему максимум в два, получим 120000 рублей.
Часовня обители, находящаяся в Архангельске, подворья, в которых квартиры, лавки и кладовые отдаются в наймы, приносят ежегодно десять тысяч да пароходы около пятнадцати тысяч. Итого, кроме неопределенных, чрезвычайных пожертвований, вкладов и т.п., монастырь имеет ежегодно неизбежного дохода около 200000 рублей.
Процентов с положенных им в банки капиталов монастырь, как мы слышали, получает 25000 рублей. Прибавьте, что для себя монахи покупают только хлеб (в Архангельске) и каменный уголь (в Англии), что все необходимое производится здесь и в таком излишке, который допускает продажу, достигаемую 30000 рублей, и вы тогда сообразите, насколько богата эта община.
Тем не менее, истинные средства выше показанных нами... Потому что, если обратить в деньги движимое и недвижимое имущество монастыря, то есть самые острова, составляющие его собственность (грамоты Марфы Посадницы, Иоанна IV Грозного и пр.), строения, суда, доки, все его производительные заведения фабрично-заводского характера, его табуны и стада, его подворья в других местах, то получилась бы сумма, наверно, превышающая десять миллионов рублей. И все это цветет, все производства совершенствуются и расширяются. И все это развилось в глуши, посреди негостеприимного Белого моря, без всякого участия грамотных, образованных классов, среди крестьян, принявших иноческий чин и сумевших в течение четырех столетий обратить голые соловецкие камни в чудные оазисы, поразительные своею оригинальною красотою, богатством и производительностью.
Прежде средства монастыря были еще значительнее. Несмотря на улучшение путей сообщения на севере устройством пароходства по Северной Двине, обеднение нашего крестьянства дошло до той степени, что оно отразилось и на доходах монастыря. Прежде не только богомольцев было больше (до двадцати пяти тысяч человек), но и приношения делались чаще и крупнее. Так, еще недавно, как мы слышали, цифра таких приношений доходила до 280000 рублей.
— Оскудевает усердие к святой обители! — жаловался мне старый седой монах, опираясь на костыль. — Крестьяне и те скупятся на приношения!
— Да ведь и они до нищеты доходят...
— Прежде слепая вера была — оттого и нищеты той не замечалось. Ныне разумом своим величаются и оскудевают!
— Что ж, последний кусок нести в монастырь?
— Зачем последний... Господь подаст: ты принесешь свой дар обители, домой вернешься — а тебе, может, за это ангел Господень нивесть какое богатство подаст!
— Ну, на это мало надежды!
— Враны — пророка питали в пустыне!
Кожевня помещается в двухэтажном каменном доме; как и большая часть здешних производительных заведений, она бывает в действии только восемь зимних месяцев. Четыре месяца навигации, когда монастырь посещается богомольцами, она стоит без дела. В кожевне работают один монах и шестеро рабочих из богомольцев; выделывают здесь до восьми тысяч штук одних нерпичьих кож; кроме того, тюленьи, моржовые, оленьи и коровьи. Тут же и кельи работающих в кожевне людей. Кожевня приносит монастырю немалый доход, как и все устроенное у себя монахами. Валовой оборот ее равняется 50000 рублей.
Отсюда мы вышли и углубились в лес...
— Все это, — объяснял путеводитель, — когда-то сплошным болотом было. Монастырь осушил острова, и теперь, кроме нескольких лугов, нарочно оставленных, нигде топкого места не найти. Луга и те посередь островов больше, да в Анзерах. Везде прорыты канавки!
Меня тут поразило обилие незабудок и таких цветов, которые не встречаются в Архангельском, Холмогорском и Шенкурском уездах, несмотря на то, что они гораздо южнее Соловок. Леса здесь великолепные, хотя то и дело среди них прорезываются из-под почвы гребни гранитных утесов.
Монастырь имеет свой кирпичный завод. Тут ежегодно заготовляется до четырехсот тысяч штук кирпича — и какого кирпича! Прочность его необыкновенна, и от времени он приобретает крепость железа. Каждый кирпич весит шестнадцать фунтов, и гораздо крупнее обыкновенного. Из него выстроены все позднейшие здания, как, например, гостиница — громадный трехэтажный дом, возведенный в три месяца) причем над постройкой трудился сам архимандрит... Кирпич для этого строения заготовлялся три года. На заводе трудятся около двадцати богомольцев-работников. Он прекрасно содержится.
Нельзя отрицать, что жизнь в монастыре для годовых богомольцев-рабочих имеет свою полезную сторону... Часто крестьянин является сюда ни к чему не подготовленный. Работая здесь, он присматривается к разным хозяйственным приспособлениям, упрощениям, и дома у себя старается применить виденное. Когда однажды я проезжал Олонецкую губернию, то в большом селении Юксовичи удалось мне видеть необыкновенно чистые конюшни, практический способ содержания скота и некоторые, необычные в крестьянском хозяйстве приемы... Расспросив старика-крестьянина, я узнал, что село обязано этим Соловецкому монастырю, в котором перебывала, в качестве добровольных рабочих, большая часть мужчин этого края.
Особенно выгодно пребывание в монастыре отзывается на мальчиках: они возвращаются домой — ремесленниками, или вообще производителями другого рода. Знания эти дают им возможность упрочить свое экономическое положение; здесь же они привыкают к опрятности и строгому порядку, — двум добродетелям, реже всего встречающимся в нашем крестьянстве.
Поделиться в социальных сетях