"Желающим ознакомиться с историей политической жизни Соловецкого монастыря указываю выше упомянутую книгу. Написана она весьма красноречиво и так елейно, как будто автор писал не чернилами, а именно лампадным маслом с примесью патоки..."
( Максим Горький. 1929 )
Наибольшую известность среди книг Василия Немировича-Данченко получили "Соловки" - крайне приукрашенное и идеализированное изображение "религиозно-технократического" уклада Соловецкого монастыря. Именно с легкой руки Василия Немировича-Данченко родился миф о невероятных садоводческих талантах соловецких монахов, якобы выращивавших в приарктических Соловках киви, ананасы, бананы и тому подобную тропическую растительность.
Юрий Казаков
(1927-1982)
Родился и жил в Москве. Его творчество также неразрывно связано с путешествиями по России, прежде всего, с Севером. Он любил Беломорье, Соловки, сотни верст исходил пешком, плавал на рыболовецких судах, выходил на зверобойный промысел в Карское море... Казакова считают в русской литературе продолжателем традиций Тургенева, Чехова и Бунина. (Автор не известен. На Арбате будет увековечена память о Юрии Казакове. Аргументы и Факты, Москва, 02.05.2008)
После всенощной я отправился вдоль монастырских стен к лесопильному заводу. Проходя мимо садиков, разбитых у самых башен, я встретил монаха, таинственно манившего меня. Понятно, что я удивился.
— Что вам угодно?
— Поговорить с вами!
Мы вошли в садик. Сирень и черемуха были в цвету. В небольших темных аллейках стоит густой аромат.
— Вы, сказывают, из Архангельска. Что слышно там о почившем архимандрите нашем?
— Это о котором следствие производилось?
— Да... за добродетель свою пострадал человек!
— Помилуйте, какая добродетель! А деньги?
Как Соловки на севере были исстари прибежищем для замученного крепостного мужика, так и Святые горы на юге скрывали всех, гонимых Униею, а порою и донцев, преследуемых царскими приставами.
— Точно что дьявол попутал его. Но не так понимать это надо. Сущий ребенок был покойный. У него, словно у дитя малого, глаза на все блестящее зарились. Болезнь. Это он не своею волей. А что, говорят, будто эти деньги у монастыря отнимут?
— Да, есть законные наследники!
— Законный наследник — одна наша обитель. Тогда, как он помер, мы сейчас же жандармскому дали знать. Полковник приехал, все опечатал. Так и теперь!
— Однако, хорошо же ведется ваше денежное хозяйство, ежели такие крупные суммы можно брать у вас незаметно!
— Не то, что хозяйство. Тут не в хозяйстве дело. Мы скандалу боялись. Ныне известно — безверие везде. Словно волки лютые, ищут, чем бы уязвить обители. Опять же супротив архимандрита никто идти не решался — страха ради иудейска. Один было поднялся — тот его сейчас в другую обитель, в настоятели. Он было не поехал — за противление его в тот же монастырь, только уж простым монахом. Вот оно у нас каково. Опять же его, архимандрита, просто жаль становилось, потому он обходительный такой!
— Ну, вы тоже не совсем правы. У него, говорят, своих денег в монастырь было привезено около ста тысяч, а вы и те захватить думаете!
— Зачем же нам отступаться? У нас помер — наши и деньги. Пусть лучше на доброе дело в обитель пойдут, чем мирским наследникам. От богатства много и зла бывает на свете!
Оправдание — весьма характеристическое.
— Вы говорите: скандала боялись; скандал все-таки вышел. Да и хороша обходительность, если он монахов по другим монастырям разгонял!
— Горе противляющимся, сказано. Ты терпи. Вот и мы от полиции натерпелись... Острова осматривали?
— Да!
— А правда, — таинственно спросил он меня, — что у нас здесь серебряная руда должна быть?
— Не думаю. Соловки просто гранитные стерни, покрытые наносною почвой!
— Вы ведь все по наукам произошли. Железа тоже нет?
— Нет. А если бы оказалось?
— Сейчас бы разработкой занялись. У нас насчет этого хорошо. У нас ведь и горнозаводчики есть. Все мужички-с. У нас мужички есть, что и в журналах пишут!
— В духовных верно?
— Да-с, в духовных. А один шенкурский мужичок — в монахах у нас — задумал историю двинского края написать. Далась ему грамота... Хозяйство наше видели вы? А погреба изволили заметить? Нет. Ну, так завтра я раненько проведу вас...
Погреба, действительно, оказались великолепные. Я ничего не видел подобного. Холод, свежий воздух и простор. Особенно хороши ледники. Это совершенство в хозяйственном отношении. Описывать их напрасно. Нужно все видеть самому. Никакое описание не даст понятия о роскоши местных кухонь, пекарен, подвалов, квасных, кладовых и т.д.
В тот же день мы осмотрели и ризницу. Богатства особенного не видно. Монастырь не любит держать мертвые капиталы. Деньги вернее, они хоть казенный процент принесут. В историческом отношении здесь обращают внимание: грамоты новгородская и Иоанна IV, на владение островами, первая подписана Марфою Посадницею; сабля, пожертвованная Пожарским, и меч Скопина Шуйского, которые, помимо научной ценности, представляют довольно крупную стоимость по числу драгоценных камней, их украшающих. Тут же изящные чаши, резанные ажуром, из слоновой и моржовой кости. Остальное: Евангелия, ризы — представляют только известную стоимость, не имея значения в других отношениях.
— Это бы да в деньги все — хорошо! Что там — история, сними с них рисунок, ну, и храни его. Деньги все лучше. Их в оборот можно! — откровенно высказался один монах, когда я с ним заговорил о ризнице. — Деньгам место можно найти. Новый бы пароход выстроили, на Мурмане становище, да на солеварение... Хорошо, ежели бы у нас на островах каменный уголь найти... Потому, надоело англичанам деньги платить за него!
— А помните: какая польза человеку, аще весь мир приобрящет, душу же свою отщетит?
— То про человека сказано, кто для себя все... А мы не для себя. Нам самим ничего не надо. Видели вы — как мы едим, как мы живем, во что одеваемся. Нам мало требуется. А это для обители, во славу Божью, для угодничков. Имение монастыря — не имение монахов. Монастырь может быть богат — а монахи бедны. Это у нас и исполняется. Роскоши вы нигде не встретите!
— Так и довольствуйтесь тем, что имеете, не желая лучшего!
— Это точно, мы для себя и не желаем. Но для угодничков мы должны стараться...
— Лучше пусть в мире богатство будет. Народ ведь бедствует у нас!
— Верно, что бедствует, но оно и лучше. Помните, что в Евангелии про богатого сказано: легче верблюду — в игольное ушко, нежели богачу в царствие Божие. В мире-то человек обогащается, а тут сокровищами обители имя Господне прославляется. Ему же честь и поклонение. Оно точно: народ в мире убогий, мы и помогаем при случае. Окроме того, в деревни деньги посылаем когда...
Оружейная Соловецкого монастыря разом переносит посетителя в ту ветхозаветную старину, когда мы бились еще бердышами, не зная прелестей митральез, шасспо и крупповских пушек. Впрочем, в расположении старого оружия не видно никакого порядка.
— Хлам старый, — с презрением говорит монах. — Один из Питера у нас был: много, говорил, денег можно за него получить, за ветошь эту. Неужели такая глупость есть?
— Есть!
— Чудеса! Какого народу на свете нет! Хошь бы железо стоющее было, а то проржавело все!
— По этим остаткам изучают старину!
— В летописях достаточно есть. Не будет народ счастливее от того, что узнает, чем предки его затылки ломали друг другу!
Что было возразить!
— Моя бы воля — я сейчас бы продал все это!
— Мне уж говорил один монах, что он бы и ризницу в деньги обратил!
— То ризница, то дело другого рода. Там святыни; например, ризы, кои святые Филипп, Зосима и Савватий носили. То все благочестие в народе поддерживает... А от оружия этого кровью пахнет... Оно никого не просветит и не образует!
— У нас вот нынче народное образование по недостатку средств развиться не может. Вот бы от своих достатков монастырь хоть бы для селений Архангельской губернии уделил малую толику!777— В светском просвещении — добра мало. Грех и помогать ему. Ежели бы такие школы, как у нас, например, — иное дело. А то, что за сласть — изучают языческие языки, а духовного и не слыхать. Иной лба себе перекрестить не смыслит. Мотает рукой, как коромыслом... Спаси, Господи, от образования такого!
Поделиться в социальных сетях