"Желающим ознакомиться с историей политической жизни Соловецкого монастыря указываю выше упомянутую книгу. Написана она весьма красноречиво и так елейно, как будто автор писал не чернилами, а именно лампадным маслом с примесью патоки..."
( Максим Горький. 1929 )
Наибольшую известность среди книг Василия Немировича-Данченко получили "Соловки" - крайне приукрашенное и идеализированное изображение "религиозно-технократического" уклада Соловецкого монастыря. Именно с легкой руки Василия Немировича-Данченко родился миф о невероятных садоводческих талантах соловецких монахов, якобы выращивавших в приарктических Соловках киви, ананасы, бананы и тому подобную тропическую растительность.
Проходя между народом на палубе, я невольно остановился у одной группы. Ее составляли: в центре — слепец-старик, который и сидя опирался о посох. Жаркий луч солнца золотился на голом черепе, охватывая и незрячие глаза, и детски-наивно улыбающееся сморщенное лицо. Из-под открытого ворота посконной рубахи во все стороны торчали углы костей. Рядом с ним, пониже, на каком-то жиденьком узелке, помещалась небольшая худенькая девушка с робким лицом и глазами, точно раз когда-то испугавшимися и теперь застывшими в одном выражении страха. Синий крестьянский сарафан висел на костлявых плечиках. Она только что начала соседке своей рассказывать о многотрудном пути, который довелось пройти ей до Архангельска.
— Я сама из Иркутского города, в Бириях это!
— Ну! У меня братан там, на поселке. Что ж ты сюда, по усердию, или по обещанию родителей? Тут больше по родительскому приказу бывают.
— Нет, сама. Потому я с малолетства по обителям!
— А меня, грешную, только сей год Господь сподобил. Тебя как же это одну мать пустила?
— Много тут было... горя разного. Пять годов уже как это дело задумано... Все с отцом совладать не могла!
— А у тебя отец-то кто?
— Мещанин торгующий.
— Ну?! Что ж ты это с сытой-то купецкой жизни... Поди, на пуховике спала...
Как Соловки на севере были исстари прибежищем для замученного крепостного мужика, так и Святые горы на юге скрывали всех, гонимых Униею, а порою и донцев, преследуемых царскими приставами.
— Судьба, знать!
— Давно ли ты оттуда?
— Семой месяц!
— И все одна? Или со стариком?
— Нет. Старика-то я под Шадринском нашла.
— Известно, кому какая судьба. Поди, сестры, коли есть, по праздникам пироги едят, да с утра до ночи на красу свою девичью любуются. А ты на-поди! Босая всю путину прошла?
— От Томскова-городка босая, потому какие башмачонки были — совсем развалились!
— Ну, это тебе все зачтется. Много ты можешь согрешить теперь, потому твой подвиг велик. У Бога все на счету.
— Уж сколько и били меня, как сказала, что в Соловки хочу.
— Родители?
— Они. А и пошла-то я, чтоб, значит, родительские грехи замолить. Первый раз я, не спросясь, пошла, без виду. Ну, меня верст за двести до Иркутского и пымали... И по этапу домой приволокли. Потом я опять ушла — отец на лошади догнал. И на цепи стал держать. Месяца три не спущали, однако, ради дня ангела — ослобонили. Сколько одного бою было — страсть. Насмерть били!
— Ах, ты — болезная. Ишь, как тебя Господь сподобил! Все, милая, зачтется!
— Тогда я и сказала родителям: сколько ни калечьте, а воли моей с меня не снимете. Потому было мне видение... Святой Зосима во сне являлся и ободрял на подвиг... Отцовские грехи, говорил, замоли... Три раза было видение. Тогда и задумала я идти. Ну, к отцу... Сказала ему — позеленел, одначе смолчал. Ступай вон, говорит, — чтобы и духу твоего не пахло... На утрие опять к нему, — он за волосы и давай меня топтать. До бесчувствия было. Переждала я еще день и опять про то же, — вдругорядь оттаскал. Я в третий... Как сказала я в третий, тут его за сердце и забрало... заплакал. Снял икону, благословил, как следует. Иди, — говорит, — к святым угодничкам и за нас помолись. На другой день сряжаться стали. Дал он мне два ста рублей на дорогу, да три ста угодникам, паспорт и все такое... Ну, а на третьи сутки опять побил.
— Ну, и родитель у тебя!
— Потому обидно, что без его воли пошла.
— Что ж ты все пешком?
— Все. Деньги, какие дали — несу угодникам.
— А кормилась в дороге как?
— Именем Христовым... Побиралась.
— Много, много ноне согрешить можешь, и все с тебя за это снимется. Ну, а старичок слепенький сродственник тебе, что ли?
— Какой родич! Под Шадринском на дороге нашла. Он с мальчиком ходил, да мальчик бросил его, убег... Ну, я и подумала, что Господь мне его послал, чтоб я еще потрудилась. Так и прошли вдвоем. И назад поведу до Шадринскова.
— А там как?
— На том самом месте, где взяла — там и оставлю.
— Посередь поля?
— А то как же, где Господь послал!
— Да он помрет!
— Уж это как Бог... Потому, где взяла — туда и предоставить его должна. Иначе как?
— А там опять к родителям?
— Да годик пережду. Потом в Иерусалим-град.
— А ты бы замуж... Поди, женихи были?
— Были!.. — И худенькое личико девушки все перекосило ненавистью. — Были... Как не быть, погубители!
— Что ж, ты не пошла?
— И не пойду. Нагляделась, как батюшка маму бьет... Все они такие. На тиранство одно идти, что ли?
— Без этого уж нельзя... Одначе тоже с опаской бей!..
— Лучше христовой невестой, по святым местам ходючи, да родительские грехи замаливаючи...
Поделиться в социальных сетях