"Любой колхозник вонзит нож в спину первому попавшемуся коммунисту при первой возможности"
( Владимир Хуторянский )
Первая декада ноября – повод вспомнить соловецкую трагедию 1937–1938 годов. Это актуально не только по случаю 80-й годовщины массовых политических репрессий. В стране, как известно, продолжается информационная акция «Год жертв Большого террора». И продолжается, к сожалению, уже не один год необъявленная война России против Украины...
Наравне с боевым оружием ныне главной самозащитой нации является историческая память о преступлениях красной империи и ее агрессивных предшественниц. Авторитетный ученый, наш современник, помнится, советовал изучать прошлое через биографии. Посему можем заглянуть в архивные сезамы и рассказать об одном из расстрелянных украинцев, которых реабилитировала история. Его судьба во многом типичная, а личность – неординарная. Этот герой мечтал жить в свободной стране, приближал час расплаты с большевистскими оккупантами и был... душпастырем – пошел с крестом против безбожной красной звезды.
Священнику Украинской автокефальной православной церкви Владимиру Хуторянскому – политзаключенному Соловков – репрессивные органы приписали членство сразу в двух «контрреволюционных организациях», вымышленных чекистами. Обе они известны по сфабрикованным делам ГПУ–НКВД – речь идет о «Союзе освобождения Украины» (укр. аббревиатура – «СВУ») и «Украинской военной организации» («УВО»). На деле двойного членства в указанных «объединениях» не могло быть, ибо не было и самих фиктивных структур. Как не было, кстати, и третьей вымышленной НКВД организации – «Всеукраинский центральный блок», который якобы создали на Соловках националисты, а в их числе был и отец Владимир.
Известно, что с 1922 года вплоть до ареста в Украине этот черноглазый худощавый мужчина невысокого роста исполнял «богослужения религиозного культа», как записано в лагерной учетно-статистической карточке, и несколько лет (1931–1933) работал счетоводом артели. А кем он – сознательный украинец – мог одновременно быть не для отвода глаз, попробуем выяснить, проанализировав имеющиеся архивные документы спецслужб сталинских времен.
После поражения Украинской революции 1917–1921 годов на территории УССР развернулась длительная подпольная война против большевистских оккупантов. Существовали каналы нелегальной связи между Галицией и УССР, где настоящая УВО (предшественница Организации украинских националистов) имела источники информации и проводила разведывательную тайную деятельность, подыскивая надежных людей, привлекая национально сознательных граждан к будущей освободительной борьбе.
Если верить фантазиям, скрепленным подписями соловецкого начальства, то священник УАПЦ, арестованный 1 января 1934-го, был членом «СВУ» (хотя на момент ареста Хуторянского, напомним, прошло уже несколько лет после громкого «разгрома» того мнимого «союза»). В тюремной справке, датированной октябрем 1937 года, читаем (здесь и далее цитаты – с сохранением стиля и орфографии архивных документов):
«Хуторянский Владимир Яковлевич, 1897 года рождения, уроженец м. Томашполь, того же района, Винницкой области, УССР, гр [ажданин] СССР, украинец.
Священник-автокефалист. Состоял членом украинской к/р. (контрреволюционной. – Авт.) организации «Спилка вызволения Украины», организованной Ефремовым, подготовлявшей совершение терактов против руководителей партии и правительства, совершение диверсий и повстанческого движения к моменту войны.
Будучи активным членом этой к/р. организации, принимал участие в создание к/р. повстанческих ячеек, провел вербовку членов в организацию.
27–28 февраля 1934 года судебной тройкой при КО ГПУ УССР по ст. 58-11 УК УССР заключен в исправтрудлагерь сроком на пять лет».
В то же время с другого архивного источника – рассекреченного агентурного сообщения от 5 октября 1934 года – узнаем, что Хуторянский якобы пребывал в рядах «УВО»:
«Совершенно секретно. Нарядчик 4-й роты 1-го участка Хуторянский Владимир Яковлевич мне подробно рассказывает, как он, будучи священником Украинской «православной церкви автокефальной» на границе с Польшей в м. Орынин Винницкой области (ныне село Оринин Каменец-Подольского района Хмельницкой области. – Авт.), был членом организации, которая ставила себя цель – подготовка крестьян к вооружённому выступлению на случай войны, и при первом переходе через границу Украинских военных частей, немедленное поднятие крестьянства с целью повстания. По словам Хуторянского, эта организация носила имя заграничного штаба, который вкратце именовался «УВО», т. е. Украинская военная организация...
Хуторянский, будучи уже арестованным, передает, что он держался 9 месяцев, не сознавался на показаниях в ГПУ, «но впоследствии я вынужден был пойти в сознание, поскольку мои товарищи сознались».
Мною был поставлен вопрос Хуторянскому такого порядка: «Был ли ты непосредственно связан с кем-нибудь из приезжавших из заграницы и с кем?» Он ответил: «Если бы я был лично связан, то мне как священнику Украинской церкви могло бы так попасть, что я и на свете не был бы. Моя обязанность была проводить работу среди украинского населения и проводить сборы – деньгами. Эти деньги мы вручали в г. Виннице в Центральную раду церковную».
Поделиться в социальных сетях
Известный украинский историк Юрий Шаповал, автор статьи «Дело священника УАПЦ Владимира Хуторянского на фоне сталинского террора», еще в 1998 году опубликовал в периодике три документа из архивного дела, отметив, что подолянина обвинили в участии в «СВУ». Об этом «союзе» ученый привел следующие соображения: «Ключевой вопрос, который всегда возникает, когда речь идет о деле «СВУ»: что в обвинении соответствует действительности, а что было только в головах чекистов, которые, используя индивидуальные методы шантажа, заставляли свои жертвы давать показания?» Профессор заметил: против режима шла бескомпромиссная борьба, но в то же время сохранились свидетельства, что «СВУ» не существовала в том виде, как это подавалось в 1929–1930 годах. Пример – заявление на имя Климента Ворошилова, которое весной 1957-го направил кремлевскому высокопоставленному деятелю бывший политзаключенный Соловков Всеволод Ганцов. Последний за «принадлежность» к «СВУ» провел в неволе более 22 лет (включая ссылку на Крайний Север). Но Ганцов, когда давал показпния во время следствия, считал, что организация «СВУ» существовала и только он об этом не знал. Лишь после суда и разговоров с другими сопроцессниками узнал, что «СВУ» – это фикция. Все без исключения осужденные, в том числе и те, которым приписывали роль лидеров (Сергей Ефремов, Андрей Никовский), говорили, что «СВУ» не было, а клевету на них жертвы репрессий подтвердили только потому, что их принудили к этому вымышленными показаниями других заключенных, на которых оказывали давление следственные органы.
Следует учесть, что Соловецкая тюрьма осенью 1937-го готовилась провести масштабную репрессивную операцию – массовые расстрелы. По мнению автора этих строк, «членство» Хуторянского в «СВУ», зафиксированное в наскоро составленной справке, могло быть обычным недосмотром энкаведистов. Последние же пекли как блины те формальные бумаги, поскольку по доведенным из Москвы лимитам должны были казнить 1200 заключенных – это в основном обвиненные в «контрреволюционных преступлениях» творческие люди и носители национальной культуры, ученые, педагоги, государственные и политические деятели, духовенство, крестьяне, рабочие... Известный факт: один из пяти длиннющих расстрельных списков – протокол № 83 заседания тройки – содержит фамилии 265 человек, а среди них много украинцев, обвиненных в принадлежности к «УВО» или «СВУ». О каждом в тюрьме составляли краткую справку – на страницу машинописного текста. Вероятно, из-за невнимательности чекист мог вписать в нее не ту «организацию».
Были и большие казусы. К примеру, учетные карточки двух украинцев каким-то чудом оказались среди карточек группы соловчан, названных «сибиряками», а эту группу в годы Большого террора не расстреляли. Так выжили и оба наших земляка. Один из них, Семен Пидгайный, оказавшись на свободе, в 1940-х уехал на Запад, где впоследствии выпустил в свет воспоминания об украинской интеллигенции на Соловках. Попав во владения ГУЛАГа, вспоминал Подгайный, перед единой для всех опасностью «много заключенных забывали о давних политических распрях и несогласиях, братались между собой и с горьким сожалением и болью думали о пройденом пути»...
Поделиться в социальных сетях
Бесполезно искать хотя бы упоминание о Владимире Хуторянском в научно-документальной книге Владимира Пристайко и Юрия Шаповала «Дело «Союза освобождения Украины»: неизвестные документы и факты» (издана в Киеве в 1995 г.), ибо не имел, очевидно, герой этой публикации никакого отношения к «СВУ». Скорее, священник УАПЦ мог быть сознательным борцом за независимость Украины, вовлеченным в те или иные организованные формы сопротивления большевистской власти. Именно таким он и предстает со страниц цитируемого выше агентурного сообщения.
Но одновременно возникает вопрос: можно ли верить всему, что некий сексот под псевдонимом «Триликовский» осенью 1934 года донес чекистам, пообщавшись с заключенным в лагере (Дмитлаг) в Московии? Вероятно, в таких оперативных документах могли случаться преувеличения. Да, могли. Но довольно часто сексоты передавали более или менее точно суть высказываний лиц, за которыми следили. Преимущественно докладывали о поведении заключенного то, что сами видели и слышали. Поэтому вчитаемся в строки машинописи (оригиналы агентурных сообщений обычно были рукописными) и представим себе настоящего антикоммуниста, который в неволе не страшился говорить вслух известную ему правду и собственные суждения о политике Москвы.
«Хуторянский особенно оттеняет то положение, что несмотря на аресты среди украинцев, несмотря на то, что даже много украинцев фактически пострадало, тем не менее, там на Украине осталась еще уйма народу, который работает: «Там еще много есть наших братьев-украинцев, которые при всяком удобном случае проводят свою работу. Мы через Украинскую автокефальную церковь проводили консолидацию своих сил, и я лично работал в б[ывшем] Брацлавском уезде, а потом меня перебросили под польскую границу. Знаю такие районы, как Ямпольский, Могилевский, Ушицкий граничат с Румынией, и эти районы связаны с румынскими эмигрантскими кругами, а районы Проскуровский, Каменецкий, Ярмолинецкий и другие связаны с польскими, как граничащие с ними».
По словам Хуторянского, достаточно объявить войну (СССР) большевикам, «как на Украине мгновенно вспыхнет повстание. На колхозников большевикам не особенно приходится рассчитывать, хотя они популяризируют везде, что, мол, большевики друзья колхозников и колхозник опора большевиков. Это иллюзия, ни больше, ни меньше. Любой колхозник вонзит нож в спину первому попавшемуся коммунисту при первой возможности».
Хуторянский указывает, что в Дмитлаге имеется 50% украинцев: «Все они мученики здесь. Когда-то кацапы Петербург строили на костях украинцев, а сейчас строят каналы. Такая доля украинцев, но мы и здесь должны не падать духом, находить всякие возможности, чтобы нам уцелеть до поры, до времени. Прыйде час, що мы посчитаемся».
На основании агентурного сообщения энкаведисты впоследствии составят соответствующую характеристику заключенного: «В лагере держит себя осторожно. В беседах в одиночку выражает свои антисоветские настроения: считает, что при возникновении войны ему удастся посчитаться. Антисемит. Остается ярым националистом, врагом Сов[етской] власти. Все надежды возлагает на фашизм – Германию».
Поделиться в социальных сетях
Имя священника Владимира Хуторянского вскользь упомянула в одной из публикаций об «исполнении пастырского долга в условиях лагеря» российская исследовательница Антонина Сошина – уже, к сожалению, покойная. В статье для альманаха «Соловецкое море» (2006) она писала, что в то время были известны имена более 80 митрополитов, архиепископов и епископов, около 400 имен священнослужителей, имена многих мирян, пострадавших за веру и прошедших через Соловки (конечно, речь не идет обо всем Соловецком лагере особого назначения, занимавшем к концу 1920-х огромные пространства Карелии и Кольского полуострова). «Попав на Соловки, священнослужители испытывали не только физические, но, прежде всего, нравственные страдания, видя на каждом шагу глумления над святыней: храмы были превращены в казармы (а в церкви во имя преп. Германа предполагали устроить «Ленинский уголок»), алтари оскверняли отхожими местами и переделывали в карцеры, в одном из красивейших скитов — Вознесенском на Секирной горе — был устроен штрафной изолятор, иконы рубили на дрова или использовали для изготовления шкатулок, – описывала исследовательница беломорскую часть владений ГУЛАГа. – И в таких условиях духовенство держалось с большим достоинством и мужеством».
Но не только из-за веры в Бога обживал лагерные бараки священник из Украины. Вернемся к архивному оперативному наследию середины 1930-х годов, когда герой этого рассказа работал нарядчиком в исправительно-трудовом учреждении за северными окраинами Москвы.
«По словам Хуторянского, на 1-м участке, на 2-м и в других районах имеется много украинцев, которые ведут себя примерно из-за боязни, чтобы их не отправили в Северные лагеря.
Все то, что делается в лагерях, на свободе отлично известно. «Я лично имею связь с зав[едующим] почты 1-го участка, который мне приносит все письма в запечатанном виде, которых лагерная цензура не проверяет. Действительно, это было подтверждено таким фактом, как 7-го Октября, когда я, будучи в кабинке у Хуторянского, был очевидцем, когда зав. почтой лично принес письмо на имя Хуторянского, не проверенное цензурой, и вручил в моем присутствии. Об этом заве почтов[ого] отделения Хуторянский говорит, что «он свой человек». Я его поддерживаю хлебом, а он мне делает услугу. Письма и посылки всегда мне идут не вскрытые».
Хуторянский поет в хоре 1-го участка. В хоре… большинство украинцев. Репертуар на три четверти состоит из украинских песен...
«...Хористы-украинцы с насмешкой говорят об исполнении русских песен – «в кацапских песнях нет ни души, ни жизни, а вот украинские – это другое дело». Я с ними делаюсь вполне солидарным по данному вопросу, дабы они видели во мне своего человека украинца.
Тесть Хуторянского работает на Черноминском сахарном заводе. В старое время при царизме был директором сахарных заводов в Подольской губернии. Последнему Хуторянский дает подробную информацию о жизни лагеря. По национальности (этот тесть по фамилии Ген) – немец. Неоднократно пытался выехать в Германию, но не может добиться визы на право выезда. Хуторянский разводит целую плеяду разговоров о пытках, мучениях, страданиях в лагерях и т. п.
Хуторянский лично ходил к т. Фирину (начальник лагеря. – Авт.) с просьбой разрешить поступить ему на курсы. Т. Фириным была написана записка на имя т. Филимонова (начальник культурно-воспитательного отдела лагеря. – Авт.) устроить на курсы. Филимонов обещал. «Нужно использовать все, дабы сохранить себя для будущего. Я рискнул написать Фирину, он меня вызвали и я ему наливал, что, мол, я вижу грандиозное строительство, вижу тут чудеса, а не те, которые описывались в Евангелии.
Меня Фирин выслушал и поверил, направив меня на курсы»... Ко всему – Хуторянский патентованный антисемит и шовинист. Он особенно подчеркивает, что в лагерях очень мало жидов, а если и есть, то капля в море, а все украинцы, грузины, нацмены»...
Автор агентурного сообщения зафиксировал и такую услышанную в лагере информацию о заграничной поддержке национально-освободительного движения: «В Америке украинский епископ Иван Теодорович посылает деньги в Польшу и Чехословакию украинским эмигрантам. «В Америке ему построили богатейший дом и украинцы Американские собирают деньги, которые через епископа поcылаются в Польшу для военной организации».
Поработав на строительстве канала Москва – Волга, немало узников-украинцев не по собственной воле оказались в лагерях на Белом море, где увидели еще большие чудеса тоталитарного ленинско-сталинского режима и прошли уже высшие политические «курсы» соловецкой академии... Финал жизни героя этого повествования – тот самый, что в почти двух тысяч узников тюрьмы особого назначения, расстрелянных на островах и в околосоловецких краях в продолжение кровавой вакханалии террора 1937–1938 годов. Место и дата казни Владимира Хуторянского – карельское урочище Сандармох, 3 ноября...
Для коммунистического режима создание и поддержание грандиозного комбината смерти не было случайностью или данью российской традиции, отмечает профессор Шаповал в цитированной выше статье о деле подолянина. Историк заключает, что это была насущная необходимость, одна из «подсистем страха», благодаря которой могла успешно функционировать вся система, которую выстраивали большевики после октябрьского переворота 1917 года.
Элементы человеконенавистнической системы и поныне остаются в системе власти наследницы красной империи – соседнего государства с авторитарным режимом, опирающимся на террор. И поныне там есть политические заключенные, есть попытки запугать арестами исследователей истории (дело против Юрия Дмитриева в Петрозаводске), не прекращаются гонения на правозащитные организации и тому подобное. Мы рассказали только об одном репрессированном в 1930-х, а их... «Спустя много лет после произошедших событий мы всё ещё не можем привести имена всех пострадавших, дать какую-то точную цифру. Это не случайно, – читаем созвучные строки на русскоязычном сайте, который в проекте «Открытый список» содержит сведения о жертвах репрессий. – У многих не осталось родственников, о многих людях не сохранилось никаких официальных данных. Память о трагических событиях постепенно уходит, в то время как многие имена не названы, а истории – не рассказаны».
У Владимира Хуторянского, как видно из его архивного лагерного дела, была жена Хиония, сын Евгений, сестра Пелагея, а также родители, проживавшие в Оринине. Возможно, потомок или внуки священника живут где-то среди нас; если бы родственники откликнулись, краткое жизнеописание борца за Украину – одного из миллионов! – можно было бы сделать более полным.
Поделиться в социальных сетях