Книга 10. СОЛОВЕЦКИЕ ЛАГЕРЬ И ТЮРЬМА (СЛОН/СТОН)

Глава 4. Институты "советской законности": фабрикация политических и уголовных дел

Как фабриковали дела против «украинских националистов»

"…когда студенты спрашивают: «Действительно ли советская система была самой бесчеловечной и кровавой?», — я отвечаю: «Нет, был и Чингисхан, и Тамерлан, и Гитлер. Но вот более лживой системы, чем наша, не было в истории человечества»"
( Георгий Мирский, профессор истории )

Известного украинского писателя незадолго до ареста заставили негласно сотрудничать с репрессивными органами... Профессор Павел Филипович, поэт-неоклассик, был на Соловках печальным, хмурым отшельником. Подавленным и молчаливым он остался в воспоминаниях современников — украинских политзаключенных. «Среди товарищей его почти никогда не видели. Любил одиночество», — написал о поэте солагерник Семен Пидгайный.

 

 

 

Неужели одна лишь смена профессорского кабинета на соловецкий барак так угнетала ученого, что он казался «измученным, разбитым и растерянным, как никто из его товарищей»? Вероятно, есть более глубокая причина его печали, по которой часто пребывал в депрессии, одинокий ходил вокруг Успенского собора в соловецком Кремле и кормил чаек... Один из исследователей истории спецслужб Вадим Золотарев назвал возможную причину той подавленности — муки совести. Незадолго до ареста профессор был вынужден дать чекистам согласие на негласное сотрудничество с органами НКВД...

В книге Евгения Сверстюка «Светлые голоса жизни» есть философская мысль: «Важливо, яку дорогу обрала людина. Важливо, як вона пройшла свою дорогу. Дуже важливо, як вона несе свою ношу і свого хреста до останку». Достоверно мы не знаем, что заставило Павла Петровича Филиповича — «живую литературную энциклопедию» — согласиться помогать палачам Украины. Точнее, можем догадываться, понимая, какими коварными методами действовали подручные наркома Балицкого, когда фабриковали следственные дела. Не каждый в те страшные времена мог стоически выдержать угрозы, произвол, пытки, сопровождавшие расследования. Вот и приходилось жертвам террора возводить напраслину на себя и на других – на кого укажут палачи. Такой была жизнь в годы большевистской диктатуры... К слову, правдивые воспоминания о том периоде оставил киевский инженер Кость Туркало, которого чекисты сначала уговаривали «обещаниями «спокойной жизни в достатке», а потом давлением и запугиванием принуждали к сотрудничеству. «Я молив і тепер молю Бога і дякую Йому, що він не допустив мені заломання мого духу, я безмірно вдячний Йому за те, що не допустив стати мені в якійсь мірі співучасником злочину, що кваліфікується, як злочин проти людськости, — написал К. Туркало в книге «Тортури (автобіографія за большевицьких часів)», изданной в 1963 году в Нью-Йорке. — Я особисто знаю кількох поважних наших громадян, що в таких випадках не встояли і здали позиції. Вони пізніше не зробили для своїх людей нічого злого, але самий факт залишається фактом. Хай їм Бог простить за це».

Красноречивую оценку эффективности «сотрудничества» Филиповича с органами НКВД дали со временем сами же чекисты. Так называемого помощника арестовали в сентябре 1935-го, предъявили обвинение в контрреволюционной деятельности и упекли на Соловки. И будет нести он — сын священника — свой тяжелый крест на Кальварию так же, как это вынуждены были делать сотни и тысячи репрессированных сыновей и дочерей Украины...

Золотой ученик

...Сызмальства и в юные годы Павел Филипович был, можно сказать, золотым учеником. Родился в 1891 году в селе Кайтановка, что в современном Катеринопольском районе Черкасской области. Закончил с золотой медалью знаменитую Коллегию Павла Галагана в Киеве, куда поступил по конкурсу и был стипендиатом. Тогда же начал печатать свои поэзии на русском языке в петербургских и московских журналах «Вестник Европы», «Жатва», «Заветы», в киевских «Курантах». Творил под псевдонимом Павел Зорев.

Высшее образование получил на историко-филологическом факультете Киевского университета святого Владимира, где тоже учился блестяще. В Curriculum vitae писал, что во время учебы в университете получал «учительскую стипендию» (за нее должен был потом отслужить два года учителем). А в 1916-м был оставлен на кафедре русского языка и литературы, стал профессорским стипендиатом.

Профессор Павел Филипович
Профессор Павел Филипович, поэт-неоклассик, был на Соловках печальным, хмурым отшельником.

За дипломную работу о жизни и творчестве поэта Евгения Баратынского, которая вскоре была издана отдельной книгой, награжден золотой медалью.

На украинском языке печатался с 1918-го (рецензии, критические статьи в журнале «Книжник»), с 1919-го писал поэзии. Три первых, созданные в один день – 1 апреля, напечатал в «Музагете», следующие – в альманахе «Гроно», журналах «Шляхи мистецтва», «Нова громада». Поэтическое наследие Павла Филиповича «немногочисленное, но глубокое и рафинированное»: при жизни увидели мир лишь два сборника его оригинальных стихов «Земля и ветер» (1922) и «Пространство» (1925). Остальные издания — преимущественно литературоведческие работы: «Шевченко и декабристы», «Украинское литературоведение за десять лет революции», «С новейшего украинского писательства». Также он был безупречным переводчиком поэзии с французского и латинского языков.

«Його дух мужнів і усамостійнювався серед «шаленого вітру і кривавих днів революції, — писал исследователь Юрий Лавриненко, — і його поезія набирала дедалі більше ясності і скристалізованості, синтезуючи збагачені модернізмом поетичні засоби з класичними і навіть пісенно-фольклорними». Из сборника «Пространство» (1925):

...Я не люблю самотнього зітхання –
Нащо давать далеким зорям звіт?
Не долетить ні перша, ні остання
З моїх думок у невідомий світ.

Надії мрійні і смутне квиління
Загублено у передранній млі,
А гострозоре мужнє покоління
Уже росте на молодій землі.

И все-таки «там і тут виринає в тканині його поезії безперервна чорна нитка тривожного передчуття; це був безпохибний інстинкт «гострозорого мужнього покоління», що бачило свою долю і все ж ішло назустріч їй, опановане «безмежжям праці», що прилучала до безсмертя» (Юрий Лавриненко).

Павел Филипович преподавал и занимался научной работой.

В 1916—1923 годах Павел Филипович учительствовал в средних школах, гимназиях, преподавал в вузах. Потом занялся научной работой в Киевском ИНО, где стал членом правления, и в ВУАН. Участвовал в работе нескольких научных обществ.

Оперуполномоченные НКВД арестовали профессора, проведя обыск в его квартире, 5 сентября 1935-го. Затем через несколько месяцев материалы объединили сначала с делом арестованного поэта и литературоведа Михаила Драй-Хмары, а потом приобщили к большему делу, в котором фигурировали поэт-неоклассик профессор Николай Зеров, писатель Марко Вороной, литературовед Ананий Лебедь и некоторые другие известные украинские литераторы и деятели культуры, обвиненные в контрреволюционной террористической деятельности. Военный трибунал Киевского военного округа на закрытом заседании 1—4 февраля 1936-го вынес приговор: десять лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях. Дальше — этап на Соловки...

Поделиться в социальных сетях

Выдуманные дела

...О том, как «орлы Балицкого» компоновали уголовные дела, оставил документальные свидетельства бывший оперуполномоченный Георгий Бордон. С февраля 1936 года он служил в Киеве, в особом отделе УГБ НКВД УССР, где в то время расследовали дело так называемой «Украинской национал-социалистической партии». Коллега-чекист Бордона рассказал ему, что название этой «партии» придумал лично начальник отдела Михаил Александровский (его настоящие имя и фамилия — Федор Юкельзон). А само дело создали так: арестовали агента секретно-политического отдела — профессора Филиповича — и перевели его первичные сообщения в... свидетельства.

Прим. Ред. Автор статьи справедливо указывает на "системность" и "типичность" использования чекистами выдуманных ими партий, организаций, группировок для фальсификации дел. Похоже, что первой практикой такого рода стал разгром мифического "Ордена русских фашистов" — плода болезненной фантазии чекистов, инспирированного по сценарию Дзержинского, Менжинского, Блюмкина, Лациса, Петерса, Агранова, Ягоды (Иегуды) и других руководителей ГПУ. Главарем "Ордена Русских Фашистов" был назначен поэт Алексей Ганин. Произошло это 02.10.1924 года. Позднее "прогрессивный метод" вслед за столицей стали использовать и на местах, в регионах...

Лейтенант ГБ Николай Грушевский Фальсификации, провокации — обычная практика органов ГПУ—НКВД. Лейтенант госбезопасности Николай Грушевский на допросах 1937 года (тогда уже допрашивали и самих фальсификаторов дел) рассказал, как оперативники нередко использовали агентов-провокаторов для «инспирирования активных террористических проявлений». По заказу чекистов негласные помощники писали доносы о выдуманных «террористических и контрреволюционных организациях». По тем доносам проводили аресты, причем брали не всех лиц, которые там были упомянуты, а на выбор — на усмотрение энкаведистов. Такую «агентурную работу» поощряло высшее руководство наркомата — Балицкий и Кацнельсон, не говоря уже о низшем начальстве типа Александровского и Козельского — те вместе с десятками подчиненных послушно брали под козырек.

Забегая вперед, заметим: многих арестованных и «осужденных» так называемыми тройками и коллегиями будут ждать лагеря, а потом — расстрельные ямы. В 1937—1938 годах таких ям накопают множество — на всех бескрайних территориях СССР. Таким страшным способом господствующая большевистская власть проведет масштабную «чистку» общества, известную в истории как Большой террор. А среди жертв массовых расстрелов, состоявшихся осенью 1937-го на севере Российской Федерации, будет и профессор Павел Филипович.

НКВД «мобилизировал» нужных ему людей на невидимый «фронт борьбы с контрреволюцией» любыми способами. Кого-то привлекали к сотрудничеству давлением и угрозами, кого-то патриотической риторикой с настойчивым предложением, от которого сложно отказаться. Еще кого-то — обещаниями помочь в сложной ситуации (а до нужды и сложной ситуации могли сами же довести человека). Образно говоря — кого-то кнутом, а кого-то пряником.

Академик Владимир Юринец
Секретный информатор НКВД академик Владимир Юринец. Провокатора и философа-марксиста расстреляли 4.10.1937 года.

Так попал в сети ГПУ—НКВД и украинский академик Владимир Юринец — философ-марксист, исключенный из коммунистической партии в 1933 году. Уроженец Галиции, он в свое время учился в Вене, Берлине, Париже, изучал математику и философию, знал десять иностранных языков, писал стихи, в частности и по-немецки. Во время Первой мировой войны попал в российский плен, оказался в красной армии, был политработником и редактировал газеты. Со временем закончил Институт красной профессуры в Москве — специальное высшее учебное заведение ЦК ВКП(б), готовившее идеологические кадры партии и преподавателей общественных наук в вузах. С 1925-го Владимир Юринец — в Харькове. Был членом литературной организации «Западная Украина», писал монографии и разведки о творчестве украинских писателей Николая Хвылевого, Павла Тычины. На портретной фотографии, помещенной в книге «Сами о себе: Автобиографии украинских художников 1920-х годов», ученый, возможно, еще не опальный, каким со временем станет. На Юринца как на «активного участника «УВО» собрал «признания» других арестантов 1930-х годов проныра-следователь Исаак Соколов-Шейнис. А потом душу академика, которому мог стелиться путь на Соловки, подвесил на крюк Александр Шерстов — начальник подразделения секретно-политического отдела ГПУ.

Изгнаннику из партии Юринцу сочувствовали знакомые, а он, находясь «под колпаком», должен был доносить на свое окружение, ибо не был уверен, что кто-то не донесет на него. Чтобы не терзали муки совести, заглядывал в рюмку. «Пил, чтобы не думать, начиная с утра, — сознавался академик впоследствии на допросах. — Донесения сплошь вымышленные, писались под винными парами, и на следующий день содержание их сглаживалось из памяти. Достаточно мне было случайно встретить кого-либо из знакомых, чтобы донести о его якобы контрреволюционной и террористической деятельности».

Чекисты поощряли запои своего, так сказать, «бдительного друга». Приносили ему спиртное, давали каждый раз новые провокационные задания или же бесцеремонно диктовали тексты доносов. «Бывало и проще, — пишет исследователь истории органов госбезопасности, — Юринцу давали на подпись заранее подготовленные в ГПУ материалы, и тот подписывал их одним из агентурных прозвищ».

Это пьяное «сотрудничество» длилось не один год. Нарком Балицкий еще и премировал «источника ценной информации» немалой суммой — двумя тысячами рублей. А офицеры, поддерживавшие оперативную связь с Юринцом (Козельский, Рахлис, Долинский-Глазберг, Пустовойтов), успешно продвигались по службе. Некоторые даже стали орденоносцами. Впрочем, со временем не все пережили час расплаты, наступивший для чекистов-провокаторов. Козельский наложит на себя руки в начале 1936 года, Пустовойтова и Балицкого расстреляют в ноябре 1937-го, Рахлиса и Долинского казнят в 1938-м... К слову, не минует сия чаша и «почетного сотрудника ВЧК—ОГПУ» Александровского — одного из тех, кто сломал жизнь профессору Филиповичу. Влиятельный чекист в начале 1937-го займет высокий пост в военной разведке СССР, однако не доживет до конца «расстрельного» года — 15 ноября и для него настанет свинцовый финал...

Рассекреченные судьбы

Автор книги об украинском «расстрелянном возрождении» Юрий Лавриненко в своей известной работе вспомнил и бывшего академика Юринца, в котором не разглядел «чекистского штыка»: «Он дольше, чем другие, ждал ареста, ходил растерянный по улицам столицы (тогда — Харькова. — Авт.), которая только что видела сотни тысяч погибших от голода крестьян и уже была «очищена» от ее наиболее активных и выдающихся культурных и общественных деятелей — коллег Юринца. НКВД тайно распустило было слух, что Юринец был секретным информатором НКВД (выясняется, это был не слух. — Авт.)... Таким я видел Юринца приблизительно в апреле 1934 года на Сумской улице в Харькове после моего первого ареста. Юринец расспрашивал меня о допросах, о тюрьме. Лицо было спокойное, но под тем спокойствием легко можно было заметить настроение человека, который попал в средоточие окончательной катастрофы. Сидя вторично в тюрьме, а потом в концлагере в Сибири, я слышал от заключенных об аресте Юринца... Никто не мог сказать, что потом с ним произошло».

А произошло то же самое, что и со многими жертвами доносов. На допросах 22—24 июля 1937 года тогда уже абсолютно трезвый арестант будет откровенным перед следователями: «...вся моя работа в органах ГПУ—НКВД — это была почти сплошная провокация с моей стороны. Очень часто меня толкали на провокации сотрудники, с которыми я был связан...

В октябре 1934 года со мной в Харькове связался специально приехавший из Киева сотрудник ГПУ Пустовойтов. Вызывал он меня ежедневно в течение пяти-шести дней. Я террористической организации найти не мог и уверял Пустовойтова, что быть ее не может в Харькове, так как правительство к этому времени было уже в Киеве. Мне было брошено обвинение, что я дезинформирую. Меня привели к тому, что я что-то написал о террористах, что именно, сейчас не помню...».

Написанное в те дни Юринцом и еще одним известным агентом-провокатором органов ГПУ—НКВД Беленьким-Березинским «припомнило» следствие 27 июля 1937 года — на допросе старшего лейтенанта госбезопасности Сергея Пустовойтова. Он засвидетельствовал, что оба агента лгали и чекисты это знали («было важно получить материал, чтобы обосновать аресты и показать борьбу с террором»).

...Через десятки лет дошла до общества некогда засекреченная информация из архивохранилищ спецслужб: Владимира Юринца расстреляли 4 октября 1937-го. Коммунистические органы не реабилитировали его в начале хрущевской «оттепели» и не упомянули имени ученого в Украинском советском энциклопедическом словаре (УРЕС), изданном в 1968 году. Собственно, реабилитация состоялась-таки в 1960-х, однако и после этого никто не спешил собирать, изучать или переиздавать его философские труды.

Казнят и упомянутого выше поставщика провокационных материалов Антона Беленького-Березинского. В Сибири, где он будет жить на высылке, по решению «тройки», заседавшей в конце июня 1938-го в Омске, доносчика арестуют и расстреляют.

Павел Филипович
Профессору Филиповичу «посчастливилось» - ему посмертно вернули доброе имя.

Профессору Павлу Филиповичу, которого органы ГПУ тоже пытались привлечь к сотрудничеству, «посчастливится» больше: ему посмертно вернут доброе имя 23 января 1958 года. Со временем поместят в УРЕС 8 строк биографии и даже укажут настоящую дату гибели (для жертв Большого террора это, скорее, исключение, чем правило). Из того словаря можно будет узнать преимущественно выдуманные годы смерти лиц, казненных в 1937-м. Среди них украинские деятели искусств Лесь Курбас, Николай Кулиш, Григорий Эпик, Андрей Панив — всех их с подачи так называемых компетентных органов «похоронит» словарь только в 1942 году, Валерьяна Пидмогильного и Николая Зерова — в 1941-м, Василия Атаманюка — 1940-м, Василия Вражливого — в 1938-м…

«Проявляли враждебность к власти...»

Известно, как чувствовал себя Павел Филипович в неволе — «пребывал в состоянии глубокой депрессии». Это подтверждают, в частности, и авторы книги-мартиролога «...С порога смерти...», изданной в Киеве в 1991-м — в том самом году, когда Союз ССР уже дышал на ладан. А вообще о жизни репрессированной творческой интеллигенции в северных концлагерях сперва стало известно, конечно, не в оккупированной большевиками Украине. Бывший соловецкий политзаключенный Семен Пидгайный, который чудом не сгинул в жерновах Большого террора, напечатал свои воспоминания за границей — в Германии, после Второй мировой войны (1947, 1949 годы). Ему повезло выжить из-за недосмотра какого-то тюремщика, который случайно положил две учетные карточки украинцев (Пидгайного и литературоведа Петра Гребенника) в папку к сибирякам, а тех осенью 1937-го не расстреляли. Их вывезли в конце декабря на Карельский берег, где и «сибиряки»-украинцы дальше странствовали по всяческим «спец-» и «штрафкомандировкам» Беломорско-Балтийского лагеря.

Из книг Пидгайного можно узнать о лагерном «амплуа» профессора Филиповича. Сначала он работал на физических работах и лишь с помощью заключенных-украинцев смог избавиться от той каторги: «Находясь в Кремле, работал немного в библиотеке. Иногда читал доклады на литературные темы — бледные, сухие лекции. Но читал, потому что должен был читать: это было легче, чем рубить лес или копать канавы на мелиоративных работах». Что-то свое писал, переводил, однако никогда в широком кругу не читал тех произведений; «все написанное на острове, равно как и у других, погибло»...

Еще один известный писатель-политзаключенный Василий Мисик, встретив впервые Павла Филиповича на Соловках, обратил внимание на то, что «вид у него был уставший, говорил он тихим, ослабленным голосом», казалось, что был нездоров. Если заключенный профессор Николай Зеров оставался и в неволе оптимистом, находил силы для творчества, переводил «Энеиду» Вергилия, то Филипович — большей частью отмалчивался...

Упоминание о поэте-неоклассике донесло из прошлого и оперативное сообщение некоего информатора, подшитое к архивному делу академика Матвея Яворского — украинца, политзаключенного Соловков. Известный историк-марксист был закоренелым врагом сталинского режима. Вместе с Матвеем Ивановичем в одной комнате Никольского барака жили некоторое время Павел Филипович и Григорий Коссак. Накануне «октябрьских праздников» 1936 года подосланный к украинцам лагерный шпион доложил чекистам, что эта группа и их друзья — Христюк с Днистренко — очень сплоченные («даже делятся пайком между собой»). Доносчик заметил также, что Филипович и Коссак в разговорах осторожны, однако и они выявляли откровенную враждебность к господствующей власти. Филипович говорил, в частности, что следует ожидать новых массовых арестов...

Пророчество оправдалось в недалеком будущем. Профессора Филиповича вывезут с беломорского архипелага на Карельский берег в октябре 1937-го вместе с большим тюремным этапом (более 1100 человек). В одну из ночей — 3 ноября — большую группу «украинских националистов» расстреляют в урочище Сандармох... Со временем — в 1939-м — вышлют из Украины в Казахстан вдову казненного «врага народа» Марию Андреевну Михайлюк-Филипович. Судьба ее тоже трагична: убитая горем, несчастная женщина сойдет с ума... (Шевченко Сергей. Как фабриковали дела против «украинских националистов». МИА «Вектор Ньюз». Киев. www.vnews.agency. 15.12.2016,)

  Первая публикация текст статьи

Поделиться в социальных сетях